Серое небо Йоника

Иногда Соловейчик перечитывал свои старые стихотворения, самые удачные и любимые, и понимал, что сказал достаточно, и то, успеет и сможет ли он сказать что-то еще, не имеет значения.

«Я понял, произведения искусства никому не нужны, — однажды попытался он объяснить прильнувшей к оконному стеклу чайке. — Даже оттого, что Шекспир написал „Гамлета“, мир не изменился. Но „Гамлет“ написан и существует, пусть и не для нас, а сам по себе».

Птица согласно кивнула, распушив веером длинный жесткий хвост. «А не схожу ли я с ума? — подумал Соловейчик. — Наверное, это должно рано или поздно случиться. Я только получил отсрочку.»

«Но, одно надо успеть сделать, — сказал он себе, доставая из ящика стола недописанную рукопись романа. Господи, как давно он к ней не прикасался! — Сказочник… Сказочник должен вернуться в город.»

Симон благоговейно раскрыл тетрадь чувствуя, как проясняются мысли, как отступают отчаяние и безумие. Словно в этих страницах еще жили хрупкие фантомы прошлого. Он аккуратно разгладил тетрадку на сгибе и начал писать.

«Темно — синей декабрьской ночью, после долгих скитаний, Ханс вернулся в Йоник. В кармане у него лежала тонкая черная трубочка, ядовитая и гладкая, прохладная, как кожа змеи. Он стал Угрюмым Дудочником…»

Соловейчик положил ручку и, подперев щеку ладонью, задумался.

«Дудочник из известной сказки заставил крыс прыгать в пропасть, — размышлял Симон, печально вглядываясь в смутный нахохленный силуэт за окном. Из-за снежных узоров на стекле птицу было не рассмотреть, но Соловейчик знал, что она здесь, подслушивает его мысли. — Но мы не крысы, мы не обязаны прыгать. А не для того ли Сказочник подвел нас к обрыву, чтобы убедиться, что мы — люди?»

Глава 7

С начала декабря столбик термометра неуклонно сползал вниз и за неделю до Нового Года накрепко примерз к отметке минус двадцать пять. Лекции в институте отменили из-за холодов, так что Симон только зря тащился через два квартала. Он шел, продираясь сквозь ветер и сухую поземку, желая только одного — поскорее оказаться в тепле, когда на перекрестке, у фонарного столба, заметил небольшую толпу. Вернее, не толпу, а высокого долговязого парня в длинном пальто и надвинутой на лоб рыжей меховой шапке и вокруг него человек шесть — семь. Люди стояли, втянув лица в поднятые воротники и пританцовывая на месте, но не расходились, а парень размахивал листом бумаги и что-то объяснял им.

Соловейчик приблизился и увидел, что несколько листков развешаны на столбе. Неужели новый сказочник? Но это оказалась не сказка, а воззвание, озаглавленное броско и однозначно: «Не убивайте их!» Симону даже не понадобилось читать, чтобы понять, о ком речь.

«Боже мой! — он остановился, как вкопанный. — За два года первый человек осмелился громко сказать правду. Почему другие молчали? Почему я молчал?!»

«Что есть болезнь? Проявление жизни, которого мы не понимаем, — разглагольствовал между тем парень. — Не понимаем, что „они“ на самом деле такое…»

«Вот это правильно, — подумал Симон. — Мы объявляем болезнью и пытаемся убить ту часть себя, которая и есть настоящие мы.»

Соловейчик постоял немного, послушал и побрел прочь, чуть не рыдая от стыда. Слезы замерзали в глазах и острыми кристалликами кололи веки. «Вот человек, не побоявшийся встать к позорному столбу и сказать во всеуслышание о своей ошибке. А что же я? Чего я боялся?» — горько упрекал он себя.

Симон с трудом добрался до дома, скинул куртку и, не раздеваясь, свалился на кровать. Его бил озноб. Казалось, холод превратил все тело в желе, а кости проел насквозь, как ржавчина металлические балки. «Ничтожество, эгоист! Думал только о себе и своей жалкой жизни. Вот почему мне было так плохо…»

Он медленно согревался под ватным одеялом, ресницы отяжелели и устало опустились. «Я… я… — думал он, беспомощно балансируя на грани сна. — Теперь все станет по — другому…»

Когда Соловейчик проснулся, была ночь. В окно зябко и призрачно светила полная луна. На его постели сидел Ханс Сказочник и, молча, внимательно, вглядывался Симону в лицо.

«А ведь мы и правда могли быть братьями, — мелькнула в сознании сонная мысль. — Мы так похожи.»

— Ханс, — прошептал Симон, — зачем ты пришел? Ты хочешь спасти нас? Или увести в смерть, как тех неразумных детей?

Сказочник улыбнулся ему тепло и дружелюбно, как хорошему знакомому. И у Соловейчика вдруг сделалось легко на душе, непривычно спокойно и безмятежно. Словно ночной гость разом отпустил ему все грехи.

— Да, неразумные дети, вот они кто, — задумчиво произнес Ханс. — Глупые, жадные, жестокие… и все-таки дети. Не знаю, Симон, как получится. Все равно мне больше не жить в Йонике. А ты? Ты остаешься?

— Я остаюсь, — твердо сказал Симон.

— Ну что ж, тогда удачи, — снова улыбнулся Сказочник. — И вот тебе, на счастье.

Соловейчик ожидал, что Ханс растворится в воздухе, но тот просто встал и направился к двери, а на подушке остался лежать темный продолговатый предмет. Симон взял его в руки и увидел, что это волшебная дудочка, та самая, с которой Сказочник первый раз после своего изгнания вернулся в Йоник.