Серийные преступления

Началось все с того, что произошло нечто доселе неслыханное: средь бела дня на улице, в самом центре Парижа, к почтенному коммерсанту, солидному отцу подающей большие надежды дочери, привязалась девчонка-подросток. Девушка отнюдь не набивалась в любовницы (что, впрочем, для больших европейских городов вовсе не такая уж редкость), нет, она просто скромно требовала двести пятьдесят тысяч франков отступного. Получить их она желала немедленно и наличными, со своей же стороны обещала за это навсегда позабыть об известных ей, фактах распутного поведения тринадцатилетней дочери коммерсанта. В случае его отказа их оглашение якобы всерьез может грозить отцу конфликтом с полицией и законом.

Коммерсанта словно громом поразило. О художествах дочери он ничего не знал и понятно, охотно услышал бы о них поподробнее, однако девчонка ограничивалась лишь неясными намеками. Платить деньги коммерсант не стал, а немедленно помчался домой и взял в оборот доченьку вкупе с супругой.

То, что малышка рассказала о вечеринках Пьера Сорлю, звучало вполне безобидно, но, несмотря на мольбы полной недобрых предчувствий жены не раздувать историю, возмущенный коммерсант поспешил в полицию и сделал заявление о шантаже.

Дело передали следственному судье Тракселе, и когда уголовная полиция занялась им по-настоящему, то выяснилось, что маленькая вымогательница вовсе не сгущала краски, говоря о распутстве.

Дочка коммерсанта назвала целый ряд участвовавших вместе с ней в оргиях других девиц из добропорядочных буржуазных семейств. Следственное дело запестрело безупречными доселе именами. Замешанными в деле оказались представительницы семейств, истово пекущихся о своем реноме и своих гешефтах, семейств, для которых добрая репутация важнее невинности дочери. Одни родители почти уже совсем уверовали в быструю карьеру своих дочерей и теперь были весьма разочарованы, другим — за деловыми хлопотами печалиться о дочках было просто недосуг.

Скандал, в котором фигурировали бы их имена, был им всем совершенно ни к чему. Не удивительно, что добиться от них заявлений о совращении дочерей оказалось делом отнюдь не легким.

Но без таких заявлений руки у следственных органов были связаны, поэтому следственный судья Тракселе постарался (тем более, что поначалу именно так и казалось) представить дело таким образом, будто бы в нем замешаны лишь персоны малозначительные. Впрочем, с одной стороны, эти персоны стояли все же довольно высоко, что позволяло подтвердить сладкую сказочку о равенстве перед законом всех граждан прекрасной Франции, но, с другой стороны, недостаточно высоко, чтобы серьезно повлиять на престиж государства. Французская юстиция крайне нуждалась в таком подтверждении своего беспристрастия. А что, скажите, может быть лучше для завоевания симпатий публики, чем роль бескомпромиссного защитника девичьей невинности?

Вначале именно так все и шло. Следственный судья Тракселе изо всех сил старался преодолеть робость шокированных родителей и поскорее собрать нужные заявления. Но когда через красавчика Пьера и его розовых танцовщиц следствию стало известно о солидных господах, для которых, собственно, и был задуман весь этот розово-балетный притон, машина правосудия забуксовала, шаги полиции стали все медленнее и медленнее, а паузы между отдельными следственными действиями все длиннее и длиннее.

В конце концов, это ведь вовсе не пустяк — взять да и выступить против людей, которые одного подоходного налога платят в сумме большей, чем годовой бюджет всей юстиции! А какой вес в политике они имеют!

Даже падкие на паблисити комиссары полиции и те наступили на горло своей песне и стали говорить экивоками. Дело усугублялось еще и тем, что эти солидные господа, которые доставляли столько хлопот полиции и юстиции, принадлежали к разным политическим лагерям и группировкам — еще одна веская причина быть осторожными и постоянно держать нос по ветру. Один из меценатов, антиголлист, даже был некоторое время председателем парламента Четвертой республики, другой, крупнейший владелец ресторанов, был влиятельным голлистом, кое-кто (главным образом, ювелиры и промышленники) слыл правым, иные же охотно признавали, что придерживаются «левой ориентации», а модный парикмахер Гульельми был «придворным куафером» всего парижского высшего света… Нет, слишком уж плотно нашпиговано это дело всякими столбами да надолбами, капканами да волчьими ямами — и не позавидуешь полицейскому или следственному судье, который их проворонит!