— Том Мейсон. Он держал ее в старом бомбоубежище, возле своего дома. — При виде недвижного тела сердце словно скрутило жгутом. — Он убил Салли Палмер и Лин Меткалф.
— Внук Джорджа Мейсона? — недоверчиво переспросил Генри. — Вы шутите!
— Он и меня пытался убить.
— Боже мой!.. Где он сейчас?
— Дженни ударила его ножом.
— То есть… он мертв?
— Может быть. Не знаю.
Сейчас мне судьба Мейсона до лампочки. Изнывая от нетерпения, я следил за руками Генри. Он вдруг нахмурился, разглядывая шприц.
— Черт! Игла забилась, ничего не сосет. Дайте другую, живо!
Страшно захотелось заорать в ответ, но я сдержался и кинулся к стеллажу. Дверцы успели захлопнуться, и пока я дергал за ручку, повалилась еще одна фотография. Едва скосив на нее глаз, я схватил коробку шприцев и… Вдруг в голове что-то словно щелкнуло.
Я перевел взгляд обратно, только не на упавшую фотографию, а на соседнюю с ней. Свадебный снимок, Генри с женой. Сколько раз я уже его видел, этот трогательный момент застывшего счастья… А теперь я вижу кое-что еще.
Подвенечное платье. Точно такое же было в подвале Мейсона.
Неужели галлюцинации? Вроде нет: и покрой, и богато отделанный лиф, и вставка из кружевных лилий — все они слишком своеобразны, чтобы ошибиться. Ну очень похожий наряд… Хотя нет, он не просто похожий. Платье — то самое.
— Генри… — начал было я и задохнулся от острой боли в ноге. Сжимая в кулаке пустой шприц, в сторону отъезжал Генри.
— Мне очень жаль, Дэвид. Поверьте, — сказал он. В его глазах читалась странная смесь печали и отрешенности.
— Что… — только и успел выдавить я, как губы перестали слушаться. Кругом все поплыло, комната начала куда-то проваливаться. Осевшее на пол тело будто лишилось веса. Теряя последнюю связь с миром, я вдруг увидел невозможную картинку: Генри встает с кресла-коляски и шагает ко мне.
А потом и он, и все остальное кануло во мрак.
Глава 30
Медленное тиканье заполняет комнату звуком пыли, падающей сквозь солнечный свет. Каждый ленивый такт длится столетие, затем уступает место следующему. Часов я не вижу, но могу их представить: старинный тяжелый короб полированного дерева, пахнущий воском и временем. Он знаком мне до мелочей; в пальцах живет память о латунной округлости ключа, которым заводится пружина.
Я мог бы вечно слушать их торжественную поступь.
На решетчатом поду камина тлеют поленья, источая терпкую сладость сосны. Высокие книжные полки опоясывают стены, а лампы освещают углы мягким сиянием. В центре столешницы вишневого дерева — белая ваза, полная апельсинов. На душе тепло от привычных очертаний комнаты. Мне знаком этот дом, хотя я бываю здесь только во сне. Тут живут Кара и Алиса, обитатели моих сновидений. Дом нашей семьи.
Радость переполняет так, что я не в силах ее сдерживать. Кара сидит на софе напротив, Алиса калачиком пристроилась у нее на коленях. Однако лица их печальны. Мне хочется растормошить их, убедить, что все в порядке. Да, теперь все в порядке. Мы снова вместе.
Отныне и навечно.
Кара осторожно спускает Алису на пол.
— Пойди поиграй, будь умницей.
— Но я хочу быть с папой!
— Нет-нет, не сейчас. Нам надо поговорить.
Разочарованно надув губки, Алиса подходит и обнимает меня. В руках я чувствую тепло и неподдельную реальность ее хрупкого тельца.
— Ну, иди, деточка. — Я целую ее в макушку. Волосы нежны, точно шелк. — Я буду здесь, когда ты вернешься.
Она серьезно смотрит мне в глаза.
— До свидания, папа.
Я провожаю ее взглядом. У двери Алиса оборачивается, машет мне рукой и исчезает. Сердце так переполнено чувствами, что я не могу говорить. Кара по-прежнему смотрит на меня через стол.
— Что случилось? — спрашиваю я. — Что-то не так?
— Дэвид, это ложь.
Я смеюсь, не могу удержаться.
— Какая ложь? Все замечательно! Разве ты не чувствуешь?
Увы, даже моя радость не может прогнать печаль Кары.
— Дэвид, это наркотик. Тебе все кажется из-за него. Он лжет. А ты должен бороться.
Я не понимаю, что ее беспокоит.
— Мы снова вместе. Разве ты не этого хотела?
— Да, но не так.
— Почему? Ведь я с тобой и Алисой. Что может быть важнее?
— Речь не только о нас. Или о тебе. Уже давно все иначе.
В лицо моему восторгу веет первым дыханием холода.
— О чем ты?
— Ты ей нужен.
— Кому? Алисе? Ну конечно, нужен!
Впрочем, я уже понял, что она говорит не о нашей дочери. Мое ощущение счастья — под угрозой. Стараясь продлить его как можно дольше, я иду к столу и беру из вазы апельсин.
— Хочешь?
Не отрывая взгляда, Кара молча качает головой. В моей руке лежит оранжевый фрукт. Я чувствую его тяжесть, ясно вижу пупырчатую кожицу. Если начать чистить апельсин, брызнет сок. Кажется, я вот-вот услышу запах. Я знаю: он сладкий, пикантный. И еще я почему-то знаю, что если попробовать апельсин на вкус, я тем самым дам свое согласие. Дороги назад уже не будет.
Медленно, неохотно кладу я апельсин обратно. На грудь давит такая страшная тяжесть… Я возвращаюсь и сажусь на свое место. Кара улыбается, а у самой в глазах слезы.
— Ты об этом говорила? Помнишь, ты сказала: «Будь осторожен»? — спросил я.
Она не ответила.
— Разве еще не поздно? — захотелось мне узнать.
На лице Кары мелькнула тень.