Сергей Жаров

Увы, в марте 1928 года не стало и герцога Лейхтенберг-ского. Он скончался в Париже. Но у самого Кострюкова обнаружились блестящие организаторские способности — он быстро нашёл новых импресарио и несколько русских торгово-промышленных фирм, организовавших ему гастрольную поездку по Чехии и Австрии. Уже в первом австрийском городе — Францбаде Донской казачий хор имени атамана Платова имел оглушительный успех. Затем последовали роскошные курорты — Карлсбад, Мариенбад, Теплице… На концерте в августе 1927 года в Карлсбаде присутствовала изысканная публика, среди прочих министры чехословацкого правительства и патриарх Румынской православной церкви Мирон (Кристя).

Вернувшись из летнего турне, хор выступил с небывалым успехом в Большом концертном зале Праги. Пять тысяч билетов были проданы за несколько дней. Никто не ожидал аншлага от хора никому не известного 29-летнего Николая Кострюкова. Но, самое главное, хор имел невероятный успех у женской части публики. Николай Федорович был не только талантливым хоровым дирижёром, но и обаятельным мужчиной с элегантными манерами. Вот какую запись в своём дневнике о нем оставил участник хора, самобытный писатель, кубанский казак и один из лучших исполнителей лезгинки за рубежом Гавриил Солодухин: «Он довольно высокого роста, крупный, с большой головой и круглым лицом. Брюнет, с небольшой примесью, видимо, монгольской крови. Говорит довольно грубым голосом, но это уже чисто казачья гордость натуры». Женщины во всех странах мира от таких мужчин просто млели. Кострюков любил женщин, и они отвечали ему взаимностью.

Был ли хор донских казаков имени атамана Платова конкурентом хора Сергея Жарова? Конечно, да. При этом Николай Федорович очень любил жаровский хор и уважал его регента, чего нельзя сказать о Жарове, считавшем Кострюкова, настоящего донского казака, выскочкой. Хотя публично Сергей Алексеевич нигде и никогда не высказывался негативно о хоре имени Платова.

Нужно учитывать, что ансамбль Кострюкова давно стал мировой знаменитостью и билеты на его концерты часто стоили дороже, чем на выступления жаровцев. Это страшно возмущало Сергея Алексеевича, и за глаза он говорил, что Кострюков украл у него всё, начиная от репертуара и заканчивая аранжировкой некоторых песнопений. Отчасти так оно и было! Жаров являлся уникальным музыкантом — регентом, создающим новые, революционные направления как в светской, так и в духовной русской хоровой музыке. Кострюков же не был ни «демиургом», ни первопроходцем, но очень быстро улавливал и подхватывал заданные Жаровым тенденции, умело перерабатывал их и выдавал за свои собственные.

Конечно, до уровня Жарова Кострюков подняться не мог, особенно в исполнении духовной музыки, так как хор Жарова отличала детальная фиксация каждой ноты. Каждой аранжировке была присуща внутренняя завершённость и мотивированность целого. У Жарова всегда ярко выражались индивидуализированное содержание и форма, за которой стояла личность автора. Его хор оставался тонким и духовно изысканным, Платовский — грубо казачьим. Там, как правило, пели открытыми голосами. Но всё же их репертуар, особенно во втором и третьем отделении, во многом пересекался. Кострюков обильно заимствовал у Жарова, но очень тщательно это маскировал, поэтому его нельзя было уличить в плагиате, хотя жаровские реминисценции проступали то тут, то там.

Кострюков был очень креативен и мобилен: быстро менял формы и направления, чутко реагировал на зрительскую конъюнктуру. Знал, чего хочет слушатель сегодня и что ему будет нравиться завтра. Поэтому Кострюков успешнее, чем Жаров, продвигал свои произведения на радио и телевидение. Если Жаров, как правило, ждал, когда его пригласят на ту или иную передачу, то Кострюков очень умело работал с радио- и телевизионными продюсерами. Хор имени атамана Платова не только побывал во всех странах, где довелось гастролировать жаровским певцам, но и с большим триумфом был принят на уровне правительства в Китайской Народной Республике.

Как было сказано, Кострюков не получил систематического музыкального образования, поэтому подавляющее большинство репетиций проводил не он, а нанятые им профессиональные музыканты. А вот на концертах уже он сам размахивал руками, часто сжимая пальцы в кулак. Такой была его любимая манера дирижирования. Во время концерта он часто употреблял крепкие выражения, но всегда беззлобно, для поднятия тонуса и русского певческого духа. Если же он на концерте не ругался матом, хористов это настораживало. Они понимали, что регент недоволен ими. А как только казаки слышали знакомые слова, тут же успокаивались и с радостью доводили программу до конца.

Каждый из певцов понимал, что его зарплата полностью зависит от личного отношения к нему регента. У Кострюкова, в отличие от хора Жарова, все получали по-разному: солисты значительно больше, чем рядовые исполнители.