Почти одновременно с открытием нейтронов, в том же 1932 году, американский физик Карл Дэвид Андерсон открыл позитроны — частицы, не отличающиеся от электронов ничем, кроме электрического заряда (электрон заряжен отрицательно, позитрон — положительно). Лабораторно позитроны удалась получать как часть пар «электрон — позитрон», в которые при соблюдении некоторых условий превращались частицы очень жесткого гамма-излучения. Вавилов выясняет все подробности открытия и поручает Франку и Грошеву заняться исследованием механизма рождения пар «электроны — позитроны». Не довольствуясь одним заданием, сам же достает и заказывает необходимые для опытов оборудование и материалы. «С оборудованием довольно благополучно, — пишет он больному Франку (в 1935 году), — я привез из Парижа литр ксенона, будет, по-видимому, тяжелая вода, заказан полоний, есть надежда достать радиоторий».
Или другой пример. В стране не было еще электронных микроскопов, значения их не понимали. Сергей Иванович первым «открыл» их значение; первым благодаря своему кругозору понял важность и перспективность их использования. Упорно и терпеливо он стал добиваться проведения в ГОИ работ по созданию первых советских электронных микроскопов.
Таков был в действии принцип «широкого горизонта».
«Вникать в сущность явления»…
Когда Черенков получил впервые эффект, впоследствии названный его именем, Вавилов сразу назвал тот эффект синим свечением. Впоследствии так и оказалось: свечение было синим. Однако, когда Сергей Иванович его так называл, оно фактически не имело цвета, было слишком слабым.
— Как мог угадать Сергей Иванович, что происходит в опыте Черенкова? — удивлялись сотрудники. — Ведь цвет свечения тогда было абсолютно невозможно увидеть. При столь малых интенсивностях свечения глаз человека не обладает способностью цветного зрения!
Что это было? Интуиция?
Вероятно, так. Чем, кроме интуиции, можно объяснить столь тонкое видение внешней стороны явления?
Глубокая интуиция помогала Вавилову хорошо заглядывать и во внутреннюю сторону явления, в его природу, сущность.
Он не случайно ставил во главу угла выяснение физической сущности явлений, исследование их механизма и полагал, что открытия должны возникать именно на этом пути, хотя и могут быть неожиданными.
Вспомним то же явление Вавилова — Черенкова. Сергей Иванович первым догадался, что странное свечение, обнаруженное его аспирантом, имеет не фотонное (гамма-квантовое) происхождение, а электронное.
Сергей Иванович учил, что, кто не умеет видеть главного, тот легко сбивается на путь наименьшего сопротивления: простой регистрации отдельных фактов, часто с попытками длинно, сложно и неубедительно объяснить всю гамму последних.
«Вавилов, — вспоминает П. П. Феофилов, — пе переносил и с нескрываемой иронией относил к разряду «спекуляций» попытки искусственного усложнения явлений путем нагромождения хитроумных, но зачастую беспочвенных построений. Его мысль всегда была ясна и конкретна».
Особенный интерес представляет то, что мы условно называем «третьим принципом Вавилова». Как много получила наша страна от того, что Сергей Иванович и воспитанные им ученики умели видеть правильное направление и относились враждебно к модным увлечениям в науке, осуждали тех, кто гонится за эффектными открытиями!
Но как нелегко было преодолевать Вавилову и вавиловцам сопротивление их рабочим планам, сопротивление, часто казавшееся непреодолимым.
Достаточно вспомнить, например, что сам А. Ф. Иоффе (!) был против высокой оценки открытия Вавилова — Черенкова и осудил его выдвижение на Государственную премию.