Сергей Вавилов

Аккуратности в выполнении своих обязанностей, соблюдения обычной дисциплины Сергей Иванович требовал ото всех. Но требовательность Вавилова к работе своих сотрудников распространялась не только на внешние формы.

П. П. Феофилов о требовательности С. И. Вавилова: «Совершенно нетерпим был С. И. Вавилов к внутренней недисциплинированности и лености ума. Умея сам предельно четко организовывать свою работу (иначе и нельзя было успевать делать столько, сколько делал он!), он искренне удивлялся, когда узнавал, что тот или иной сотрудник не успел выполнить порученное ему дело и ссылается на занятость. «А как же я успеваю все делать? Ведь у меня побольше забот, чем у вас!» — говорил он. Он очень сердился, когда задерживалось написание статьи по законченной и обдуманной работе, оформление диссертации и т. п. «Что же, вас палками в рай загонять нужно?» — было излюбленным его выражением в таких случаях. И часто добавлял: «Помните: ars longa, vita brevis»[27]. Владея многими языками, он любил вставлять в разговор подобные иностранные фразы и словечки наряду с исконно русскими выражениями. Это придавало его речи своеобразный колорит».

Стараясь привить сотрудникам тщательность в работе, Сергей Иванович подчеркивал, что речь идет о научной тщательности, а вовсе не о формальной, канцелярской. Вторая обычно раздражала его. «Вы работаете не как научный сотрудник, а как чиновник!» — горячился он в этих случаях.

Крайне осторожен был Вавилов при определении достоверности результатов, получаемых научными сотрудниками и аспирантами. Он настаивал на проведении ряда контрольных опытов, измерении одних и тех же величии различными методами и только после такой перекрестной проверки результатов признавал их правильность.

Именно во имя научной тщательности, детальной отработки каждого задания Сергей Иванович не любил частых публикаций. Он считал, что для научного сотрудника вполне достаточно в течение года выполнить одну работу, но работу высокого качества.

Не одобрял он сотрудников, не способных найти себя, людей «без стержневого интереса». Можно увлекаться многим, но главный интерес, считал он, должен оставаться неизменным.

В то же время верность избранному пути, по Вавилову, должна сочетаться с большим научным кругозором сотрудника. Естественно, скажем, тому же люминесценщику взяться и за другую тему, если этого требуют интересы дела. Ведь сам по себе факт переключения на более перспективную тему не означает измены своему призванию.

Разнообразие тематики научных исследований постоянно отстаивалось Вавиловым и для всего Оптического института.

«Любая оптическая задача, — писал он, — научная или техническая, заслуживающая исследования, может и даже должна изучаться в институте».

Глава 2. Две физики

Летом 1932 года в Новосибирске собралась выездная сессия Академии наук. В бурно растущую столицу Сибири съехались со всех концов страны прославленные ученые. Президент Академии наук А. П. Карпинский тогда болел, и его функции по организации научного съезда выполнял вице-президент академик В. Л. Комаров.

Участником сессии на берегу Оби был и вновь избранный академик С. И. Вавилов. Горячо и убедительно выступал он на заседаниях на общую тему «Наука и практическая жизнь». Его речи покорили присутствующих конкретностью и отсутствием общих мест.

В перерыве между заседаниями к Вавилову подошел вице-президент Комаров.

— Хочу с вами поговорить, Сергей Иванович, — сказал он. — И по крайне важному делу.

— К вашим услугам, Владимир Леонтьевич!

В далеком сибирском городе состоялась знаменательная беседа между двумя учеными. Здесь были приняты решения, имевшие далеко идущие последствия для всей академической, а значит, и всей советской физики вообще.

Со всевозрастающим удивлением слушал молодой академик горькие сетования одного из высших руководителей самого авторитетного научного органа страны на тяжелое положение с академической физикой. Кое-что об этом Вавилов слышал раньше, кое о чем догадывался. Но истина во всем ее неприглядном виде раскрылась перед ним впервые.

…Печальная правда заключалась в том, что до 1932 года в СССР существовала не одна, а две «физики»: так называемая ведомственная, или внеакадемическая, и академическая. Первая бурно расцветала и проникала во все новые отрасли промышленности; вторая хирела и даже вырождалась в чисто теоретическую, специальную область математики.

Первая была представлена _тремя институтами (Физико-техническим, Оптическим и Радиевым) в Ленинграде и одним (Физики и биофизики) в Москве, а также институтами и университетами в Москве, Томске, Казани, Свердловске, Харькове, Киеве и Одессе. Вторая ограничивалась одним физическим отделом Физико-математического института, созданного в 1921 году на основе Физической лаборатории и Математического кабинета Академии наук. Этот институт помещался в правом крыле главного здания академии в Ленинграде.