Сергей Фудель

Осенью 1962 года С. И. Фуделю и его семье удалось перебраться из У смани в маленький городок Покров Владимирской области — ближе к Москве, к Сергиеву Посаду, к родным могилам и родным людям. На этот переезд семью благословил проживавший неподалеку, в Петушках, владыка Афанасий. Фудели купили в Покрове полдома: две маленькие комнаты, крошечная кухонька с печкой, без воды, без газа — то есть с вечной заботой о дровах, о протекающей крыше. Нищета, болезни, надвигающаяся старость — это была одна, бытовая, неприглядная сторона жизни. Мощный всплеск творчества, замечательные книги, статьи, написанные в Покрове в последний период жизни, — ее другая, вдохновенная сторона.

В старинной, XVIII века Покровской церкви, незадолго до их переезда вновь открытой после двадцатилетнего запустения[471], С. И. Фудель служил псаломщиком[472]. «В Покрове он читал в церкви, но ни там, ни до этого не принуждал никого ходить силой, нас, например, своих детей, повязанных узлом службы, режима, раздвоенности и т. п. Он просто ходил в храм и словно без слов приглашал и нас пойти, возвращаясь оттуда смиренно — радостный, несмотря на то, что все болезни семьи оставались без изменений. Эта тихая радость его впоследствии помогла мне, как я сейчас понимаю, когда надо мной грянула беда, броситься вопреки синдрому страха и именно в церковь как в последнее убежище», — вспоминал сын[473]. О той же черте гостеприимной семьи Фуделей вспоминает прожившая в ней немалое время еще в Загорске Зинаида Торопина, потом переехавшая вслед за ними в Покров: она стала ходить в церковь лишь после смерти Сергея Иосифовича, а до этого на протяжении четверти века ее сначала выхаживали от тяжелой болезни, потом отогревали душу и помогали всем чем могли при своей нищете и — никогда не навязывали своей веры, не уговаривали посещать храм.

Искренняя дружба связывала Сергея Иосифовича с настоятелем Покровской церкви протоиереем Андреем Каменякой[474], который, по просьбе владыки Афанасия, и подыскал Фуделям жилье в Покрове. «Это был человек высокой души и глубокой веры», — вспоминают об отце Андрее[475]. Их родни-. лии общая любовь к владыке — исповеднику, и общая тяга к аскетическому наследию святых отцов Церкви: отец Андрей избрал темой своего кандидатского сочинения в духовной академии «Святоотеческое учение о страстях и борьбе с ними (по Добротолюбию)». Кроме того, Сергей Иосифович давал своему настоятелю уроки английского.

С. И. Фудель старался не пропускать в храме ни одной службы. Вместе со всеми верующими Покрова он переживал нави — савшую над храмом в период «хрущевских гонений» угрозу закрытия: в местной газете уже появилась статья о том, что клуб для культурного досуга трудящихся расположен в обветшавшем здании, а находящаяся по соседству церковь — процветает. Обычно такие публикации предваряли принятие административных мер. Но прихожанам удалось отстоять и храм, и своего батюшку, которого местный уполномоченный Совета по делам религий, позволявший себе кулаком ударять по алтарным дверям, считал злостным фанатиком. А когда около 1970 года власти предписали изъять в музей старинную Тихвинскую икону Божией Матери, «ходоки» отправились в Патриархию, к управляющему ее делами митрополиту Алексию. Однажды вечером будущий Патриарх неожиданно приехал в Покров, приложился к иконе и пообещал: «Икону вашу больше никто не тронет, и батюшку тоже». Так, по милости Божией, и случилось[476].

Редкие раньше поездки Сергея Иосифовича в Москву теперь участились. В одно из своих посещений С. И. Фудель уст-. роил тайное венчание сына в церкви Ризоположения; венчал друг семьи, отец Николай Голубцов, щедро отдававший себя людям человек «теплого сердца», о котором Фудель оставил краткие, но яркие и полные любви воспоминания. Потом устроил крестины внучки Маши, привязал к себе простое сердце невестки Лидии, выросшей в сугубо советской и атеистической семье: теперь они могли вместе молиться, когда он навещал семью сына. Отец и сын, как всегда, много говорили, спорили, каждый хотел оставаться при своем, но никогда спор не переходил в отчуждение, во зло. Сыну, особенно в молодости, оставалась непонятной мечта отца принять священство. «Ни тайно, ни явно священником он не стал, но стремился стать по образу жизни “монахом в миру”». Н. С. Фудель признавался, что не представлял себе, кто бы смог в современном городе, работая и читая газеты, быть «монахом в миру». Отец грустно соглашался, но тут же добавлял, что время древних монастырей кончилось и каждый должен идти своим одиноким путем, чтобы все‑таки преодолеть всемирный холод безбожия и равнодушия.