Сергеев Виктор. Луна за облаком

Она, пожалуй, впервые назвала его Гришей. Если и не впер­вые, то все равно... Раньше не имело значения, как она его назы­вала. А теперь сердце полетело куда-тт вместе с затуманенной, за­кружившейся головой.

— Ругалась? С ними?

Григорию захотелось прижать ее к себе — веселую, улыбающую­ся, с короткими волосами, выбивающимися из-под мужской ондат­ровой шапки, всю пахнущую снегом, тающим льдом, с голосом, буд­то бы летящим от ручья, прорвавшего залом. Он мало понимал, что она ему отвечала.

— Ни одного кусочка смерзшегося песка! Ни одного.— тверди­ла Чимита, беря его за руку и раскачивая ее. Она, возможно, мало понимала, что делала.— Нельзя, чтобы они попадали в бетономешал­ку. Зимой перемешивать бетонную смесь положено пять минут, а не две минуты, как летом.

— Ну и что же?—улыбался Трубин.

— Как, что же? А вот пойдем на тот мостик... Пойдем, пойдем’

— У гаража который?

— Ну. Вот там натворили!..

Возле гаража был построен мостик. В его опоры в марте уло­жили холодный бетон. Мостик — это первая проба для поташа, пер­вый опыт Чимиты. И вдруг: «Вот там натворили!..»

— А что случилось?

— Пойдем, пойдем!—она упрямо тянула его за руку, как бы­вало в детстве кто-нибудь брал его за руку и еот так же тянул к себе: «Пойдем, мол, со мной. Меня мать в магазин послала, а одно­му невесело. Не пойдешь, и я потом с тобой не пойду».

Чимита хохотала негромко и все тянула его к себе, морща лоб.

— Какой сильный!

Он почувствовал, что в ней произойдет какая-то перемена, если он не уступит ей сейчас же, и шагнул навстречу. Боясь, что Чими­та упадет, свободной рукой Григорий взял ее за плечо Она чуть качнулась от него по инерции, он удержал ее, потом очень лег­ко, как бы незаметно для нее, надавил на плечо с тем. чтобы те­перь она качнулась к нему. Чимита послушалась этого едва уло­вимого его желания, и их лица сблизились настолько, что было уже трудно смотреть друг другу в глаза. И опять что-то властное сошло на ее лицо, обиженно дрогнули губы... Чимита не отталки­вала Григория, она молчала и смотрела за дорогу, на дальнюю ули­цу. и по ее взгляду и всему напружинившемуся телу, он понял од­но: «Ты понимаешь, я не отталкиваю тебя, это уже что-то значит. Но сейчас отпусти»... Трубин разжал пальцы и отступил от нее нз шаг. Чимита посмотрела на него исподлобья и усмехнулась.

На мосту она вновь оживилась. Или по забывчивости, или на­рочно взяла его за руку, и они вместе сбежали с насыпи на серег ручья и подошли к опорам.

— Ну, как?—показала она.— Видишь?

Вся темно-серая бетонная стена до уровня подъема паводко­вых вод была в раковинах. В одной из маленьких дырок Трубин за­метил песок. Сильно ударил по бетону кулаком — песок высыпал­ся. обнажив раковину с куриное яйцо.

— Откуда песок?

— Песок на стройку завезли в феврале. Случилась оттепель, песок увлажнился, а тут ударили морозы... Отдельные комья смерз­шегося песка попали в бетон.

— Ты у меня все знаешь,— пошутил он.

— Почему это — «у меня»?

Он не ответил.

— Что же ты молчишь?

— Знаешь, Чимита... Мне кажется, что сегодня между нами произошло что-то очень важное, очень серьезное для нас обоих. Те­бе это не показалось?—спросил он с надеждой » голосе.

Звонкая пустота опустилась на него. Но вот неподалеку в вет­вях закричали кедровки: «Чи-вик! Чи-зик!». Где-то урчал мотор самосвала. Пустота лопнула со звоном, и он с трудом разбирая ее слова:

— Мне это тоже показалось, Гриша.

Он взял ее теплые мягкие пальцы и перебирал их и епоих паль­цах. Было страшно продолжать начатый так неожиданно разговор потому, что они сознавали, как много он значил для них оооих

— Помнишь, Гриша, бабушку Анфису? В Хабаровска у про­фессора...

— Нелюдимая и колючая старушка?

— Ночью... когда мне было тяжело, она подошла ко миг Мы с ней были обе одинокими тогда. Это и сблизило нас. Я рассказ, л л ей о своем одиночестве, она — о своем.

— Когда это случилось?—с трудом выгоиорил он, отчетливо слыша стук своего сердца.

— В ночь перед твоим отъездом из Хабаровска.

Григорий вспомнил полуоткрытую дверь, дорожку света на полу коридора, позолоту книг в профессорском кабинете. И голоса: «Бу- бу-бу... Ту-ту-ту... У-у-у...»

— Анфиса Петровна рассказала о своей неудавшейся любви А я...

— Что ты?

— А я говорила о тебе, Григорий.

— Так, значит, ты?!.— крикнул он не своим, не узнанным им самим голосом. Его шатало, покачивались вверх-вниз сосновые ла­пы, лед клонился, готовый опрокинуться на берег.

Они шли, задумавшись, переговариваясь лишь изредка. Позади остались окраинные домики, и тотчас навстречу ог озера поднялись сосны. Погода стояла теплая, безветренная, кора сосен прогрелась, и по ней ползали проснувшиеся мухи. Сибирские долгохвостые сне­гири, похожие на маленьких попугайчиков, порхали с пением по кустам.

Чимита сорвала подснежник. Ножкой и венчиком цветка — в цыплячьем пуху — она холодила свои губы. По низу тайги топор­щилась первая зелень — брусника, а возле пней островки мха.

— Ты никогда не уедешь от меня?—спросил Трубин.

— Мы вместе будем строить комбинат.

— Озен Очирович сказал бы—не комбинат, а новую жизнь.

— Ты за что полюбил меня?