Сережик

– М… да! Возвращаемся мы – до рассвета, чтоб никто не узнал, – вдруг вижу: мой склад горит! Оказывается, в него попала бомба и начался пожар! И я думаю: вот повезло, что я не был на складе, а то бы сгорел вместе с портянками… но что я скажу командованию, почему я не сгорел вместе с портянками, черт побери?! Вызвали нас к начальству, и нам нечего было сказать. Могли бы нас расстрелять, но пожалели. И отправили в дисбат. Это батальон смертников. Ну, их бросают на передовую, и они превращаются в пушечное мясо. Провинившиеся, понимаешь? Обычно никто не выживал… Мы явились в дисбат, представились, и нам сказали, что батальон завтра на рассвете идет в атаку и мы должны прикрывать пехоту, которая пойдет позади нас, под нашим щитом. Я только попросил у дежурного бумагу и ручку, чтоб написать последнее письмо детям. Честно говоря, ничего так и не написал. Слов не было. А наутро мы с другом попрощались – кто знал, увидимся еще или нет? – и пошли в атаку. Я кричал «За Родину, за Сталина!» и бежал, стреляя как попало, с закрытыми глазами и вразброс. «Ура-а-а!» Все ринулись в атаку, и заработала немецкая артиллерия. Мой друг Петр тоже кричал «ура» и бежал рядом со мною. Вдруг слышу свист снаряда и оборачиваюсь направо. Вижу, Петру голову снесло, но тело еще бежит вперед. Я никогда не видел, чтоб человек бежал без головы. Он, Петр, был сильным мужиком. Мне кажется, он бежал, чтоб дойти до Берлина! Через несколько шагов Петр упал. А я уже не думал о том, чтоб самому в живых остаться, я о себе забыл и думал, что не смогу даже похоронить его по-человечески. Моя шинель была вся дырявая от пуль. Но в меня они так и не попали, просто ранили в ногу.

Я часто спрашивал деда, убил ли он на фронте хоть одного фашиста. Дед говорил, что всегда во время атак стрелял без цели и не помнит, чтобы в кого-то попал. Он рассказывал мне, как они где-то в Европе в лесу с другом пошли набрать воды из родника во фляги. И вдруг наткнулись на фашистов, которые тоже пришли за водой.

– Мой товарищ прицелился из-за кустов, чтоб убить их. Я был уже ротным офицером, шел примерно четвертый год войны. Достал свой наган и приложил товарищу к виску. Он испугался: «Что вы делаете, товарищ капитан?» А я отвечаю, что если он выстрелит, то я прямо здесь его укокошу, и никто об этом не узнает. Мой друг удивился. «Но ведь это враги, фашисты», – говорит…

Тут дед ухмылялся и продолжал:

– Да! Но ведь они же тебя не видят, наберут воды и уйдут. Может, у них тоже дома дети есть, как мои Неллик и Джулик. Зачем детей оставлять без отца?

Дед рассказывал, что товарищ посмотрел на него как на предателя, но так его и не заложил. Дальше дед делал умиленное лицо и говорил, что он в бога не верит, но если делаешь добро, оно возвращается – по непонятным ему причинам.

Как-то он должен был прибыть в порт, ехал туда на «виллисе», но по дороге его машина вдруг испортилась. Дед так разозлился, что готов был расстрелять водилу.

– Представляешь, Ёжик-джан, через полчаса наш полк отчаливает в море, а шофер возится с этой машиной!

В общем, к кораблю они не успели, а к концу дня узнали, что под Одессой тот подорвался на мине.

Война была основной темой его жизни.

Часто бабуля вмешивалась и дополняла, чего дед недосказывал. У него была библиотека переводной армянской литературы на русском. «Самвел» Раффи, «Царь Пап» и другие исторические романы. У деда не было высшего образования, но он работал начальником Главпочтамта Еревана, был грамотен чуть ли не от рождения и любил читать. У него был каллиграфический почерк. Он любил свои вещи и особенно свои книги. Книжных полок не было. Книги хранились у него под кроватью в коробках, на шкафу, на подоконнике рядом с кактусом. И никто не смел их трогать. Бабуля рассказывала, что когда ему пришла повестка из военкомата, первое, что он сделал – сложил свои книги в ящики, связал вместе и строго-настрого приказал их не трогать. Мол, он еще не все прочел и собирается прочесть после войны. Бабуля удивилась до смерти.

– Я говорю – слушай, из нашего подъезда уже всех, кого призвали, нету в живых, почему ты так уверен, что с тобой ничего не случится? И представляете, что он сказал? Говорит, у меня дочки растут, на чьей шее я их оставлю? Как будто война спрашивает, у кого есть дочки.

Дед Айк был настолько уверен, что вернется, что всем казалось, он сошел с ума от страха. Представляю, как они удивились, когда дед сдержал слово.

Он прошел всю Гражданскую войну и рассказывал мне о ней тоже. Самая примечательная история могла бы стать сценарием для индийского фильма.