Серебряный леопард

После того как обеденный стол был полностью очищен, Розамунда провела гостя в небольшой садик, где умиротворяюще распевали птицы, а прохладный ветерок с Босфора разгонял дневную жару.

Они уселись под раскидистой сосной. Рыцарь положил свою раненую руку на принесенную слугами подушку. Разгоряченный бессчетными кубками вина, Гастон из Бона с удовольствием распространялся о возможных последствиях битвы под Дорилеумом.

Несколько дней прошло в спортивных развлечениях. За пытки, которым их подвергали мусульмане, христиане мстили, обезглавливая пленных неверных одним взмахом секиры или меча. Богохульных турок сотнями раздевали до пояса и с завязанными за спиной руками ставили на колени. Сверкал клинок, и головы катились по земле.

Никто не хоронил мертвецов, рассказывал сэр Гастон, равнина Дорилеума превратилась в огромный, невероятно вонючий морг. Тяжелораненые погибли, как и следовало ожидать. А свое выздоровление сэр Гастон объяснял тем, что к его ране своевременно приложили докрасна раскаленное лезвие топора – это прижгло рану и остановило потерю крови. Всего через неделю он уже был в силах сесть на мула и приехать в Константинополь.

Его нынешняя миссия, как он пояснил дамам, заключается в том, чтобы подыскать замену для семнадцати павших воинов отряда. Сейчас они несомненно наслаждаются радостями рая, как это было обещано тем, кто падет по дороге в Иерусалим.

Сэр Гастон упомянул в своем рассказе и о странной эпидемии, которая обрушилась на христианское войско как раз тогда, когда оно двинулось по скудным равнинам к горам Армении и к знаменитым городам Филадельфия, Цезарея и Гераклея. За ними, как говорили, лежали сказочные города Алеппо и Антиохия с улицами, мощенными серебром. Иерусалим? По-видимому, никто толком не знает, как далеко находится Священный город. Сам сэр Гастон полагал, что Иерусалим расположен не дальше как в неделе пути за Антиохией. А она, в свою очередь, располагалась в какой-нибудь сотне миль от Золотого Рога. Так, по крайней мере, говорили в войсках.

Розамунда подробно расспрашивала своего гостя о характере ранения мужа и узнала, что турецкое копье со всей силой ударило барона Дрого в бок. Стальные кольца его кольчуги не порвались, но не смогли предотвратить серьезных внутренних повреждений. Очевидно, пострадали кровеносные сосуды, так как барон Четраро сплевывал темно-коричневые кровяные сгустки. Более того, сильнейший удар, даже смягченный шлемом, заставил его потерять сознание. Многие крестоносцы, получившие подобные удары в голову, бродят по лагерю, как сонные мухи. Они тупо смотрят перед собой и что-то неразборчиво бормочут.

– Остались ли в отряде знатные женщины? – поинтересовалась Розамунда.

– Всего несколько, миледи. Большинство этих нежных созданий не смогли перенести солнечного пекла, плохой воды и недостатка пищи.

– Ну а как же эти бедняжки существуют? – допытывалась рыжеволосая дочь Роджера де Монтгомери.

– Спят, завернувшись в одеяла, на голой земле рядом со своими мужьями или покровителями. – Сэр Гастон хихикнул. – Никаких любовных отношений. Им даже нечем заменить изорванные или украденные бродягами одежды. Бродяги и воры – это настоящая чума.

– Тогда что же они на себя надевают? – пискнула откуда-то из темного уголка Хлоя.

– Они носят одежды, захваченные у неверных, – ответил гость. – И, представьте, им очень нравятся их легкость и прекрасные ткани.

Количество христиан, по примерным подсчетам сэра Гастона, уменьшилось на двадцать тысяч человек. Если добавить к этому потери, понесенные под Никеей, то уже около четверти христианского воинства погибло, оказалось в плену или по слабодушию отправилось обратно. По дороге в Византию ему встречалось немало трусов и малодушных.

Розамунда выпрямилась на своем сиденье.

– Извините меня, сэр Гастон, я вела себя крайне необдуманно и себялюбиво. Вы, должно быть, смертельно устали, а ваша рука мучительно горит.

Нет. Он чувствует себя хорошо, солгал сэр Гастон и постарался подтвердить это движением руки, пытаясь создать впечатление, что он владеет пальцами.

Розамунда поднялась.

– От всей души благодарю вас за вашу любезность, – с чувством сказала она. – Жаль, что теперь я должна удалиться.

– Удалиться?

– Да. До утра еще много надо сделать.

– До утра? – Норманн, вставая, застонал. Никогда еще Розамунда Четраро не выглядела

столь царственно, как сейчас, при свете звезд.

– Да. Утром я найду какой-нибудь отряд, отправляющийся в крестовый поход, и двинусь с ним на юг.

Сэр Гастон с удивлением посмотрел на нее:

– Но, миледи, разве вы не слышали мой рассказ о грустной судьбе наших франкских дам? В каком ужасном положении они влачат свое существование?

– Я знаю только одно. Отец ребенка, которого я ношу, лежит раненый и беспомощный, – ровным голосом произнесла Розамунда. – Повинуясь своим чувствам и своему долгу, я должна быть рядом с ним.