Сердце зимы

– Не потрешь мне спину, милая? – спросил он, ни капли не улыбаясь. Тело, насытившись пищей, требовало иного удовольствия. Раш бесчисленное количество раз давал себе обещание не знаться с простачками, но плоть все равно брала верх. И хоть северянка не блистала красотой, под одеждой у нее было то, что интересовало карманника куда сильнее смазливой мордочки.

Уходила девчонка довольной, торопливо собирала волосы под ленту и хлопала глазами. Раш же, получив то, что желал, теперь мечтал лишь, чтоб она сгинула с глаз долой. Как только комната опустела, он засунул под подушку змеистый кинжал, накрылся шкурами и провалился в сон.

Многоликий

– Чем я разгневал богов? – Бывший дасирийский советник стенал и заламывал руки, точно девица, что отдала невинность до благословения союза.

Многоликий потрогал рукоять кинжала: госпожа лично распорядилась, чтоб мастера-кожевники взялись за работу. И если сперва Многоликому не понравилась ее затея, вскоре он изменил мнение. Мягкие ножны китовой шкуры двумя ремнями крепились к поясу и вдоль, и поперек, как хотелось хозяину. Изогнутый кинжал выскакивал на свободу без всяких задержек, не рождая даже самого тихого звука.

– Будешь визжать, почтенный, – отрежу язык. – Многоликий беспечно стряхнул с волос первые снежинки.

Кельхейм снова кутался в пургу. Портал лежал в часе езды от столицы Северных земель, как было положено по договоренностям меж государствами и таремскими лордами-магнатами. Тарем – вотчина торгашей – давно не вел войн, богатея от торговли, которую вел со всеми уголками Эзершата. Но как бы там ни было, флот Тарема продолжал главенствовать на воде, а казны с лихвой хватило бы на покупку самых отчаянных наемников и головорезов. Потому правители, что пожелали вести с Таремом торговлю, выставили условие – не располагать порталы слишком близко от столиц. Впрочем, такой предосторожностью отличились не все: жаркий Иджал подпустил торговцев ближе; Народ дракона, напротив, дал согласие только на самую отдаленную часть своих земель. Чего не было у Тарема – так это пути к оседлым на восточных островах румийским черным магам. Румийцы вели торговлю с пиратами и изредка, когда в том возникала нужда, приторговывали с таремцами, дасирийцами и дшиверскими варварами. И поговаривали, что румийцы, проклятые за свое тщеславие светлой Вирой и одаренные сверх меры ее темною сестрой, давно нашли способы беспрепятственно передвигаться по Эзершату незамеченными и неузнанными. Хотя всякий знал, что румийцы были обречены на вечное проклятие: тела их покрывались гнойниками и нарывами еще в утробах матерей, кости и хрящи выворачивались из суставов, языки двоились или отсыхали вовсе, а глаза часто появлялись числом и больше двух.

Многоликий поправил накидку, нетерпеливо ерзая в седле. Саа-Рош, подгоняемый угрозой, забрался на лошадь. Пока они проходили через портал, разумнее было спешиться; теперь же, достигнув выхода из радужного тоннеля, можно снова заседлать коней.

Только с третьей попытки толстяк взобрался на животное. Лицо его пошло пятнами, на трясущихся щеках разлился багрянец. Многоликий гадливо скривился. Он видел перед собою не человека, а откормленного хряка, которому так и подмывало пустить жир. Мальчишка не понимал, что заставляет людей так без меры набивать свое брюхо. Наверняка дасириец и отросток свой не видит за пузом, когда по нужде ходит.

Многоликий пришпорил лошадь.

Они прибыли в Берол впереди сумерек. Многоликий и раньше бывал в Северных землях. Правда, было то давно, в другой жизни, о которой мальчишка не любил вспоминать. Пожив в роскошно убранном Тареме, он смотрел на Север совсем иначе. Убогие домишки, будто сложенные наспех, грязные улицы и вонь, как из выгребной ямы. И люди такие же: мужики все угрюмые, женщины – высокие, точно сосны, не знающие о белилах для лиц и ароматных маслах. Многоликий едва успел отвести лошадь в сторону, когда дверь одного из домов отворилась и здоровенная баба выплеснула прямо на дорогу содержимое ночного горшка. Сзади послышался хохот Саа-Роша. «Дай мне повод выпотрошить тебя», – подумал Многоликий и повернул коня.

– Мы разыскиваем храм Хаоса, госпожа. Не подскажешь ли путь? – спросил он молоденькую девицу, волосы которой перехватила разноцветная лента.

Многоликий владел северным наречием почти в совершенстве, как и языком шайров, и путаной речью эфратийцев. Общая речь Эзершата родилась из речей шаймерцев. После того как великая Шаймерия пала, остатки ее жителей расселились по всему материку, занимая островки земель, пригодные для жизни. Прошли десятки лет, речь дасирийцев приобрела свои оттенки, рхельцы стали говорить на иной лад; народ Дракона, иджальцы, даже та-хирские пираты – все они вышли от шаймерцев. Потому-то речь и звалась «общей» – как бы ни менялись говоры, корни брали начало из одного источника.