Сердце зимы

Наверное, будь во мне хоть капля интереса, хоть толика фантазии, ради мамы я могла бы постараться. Но проблема заключалась в том, что, надевая костюмы, сшитые из дешёвых тканей, я видела в себе Амару Драйден в костюмах из дешёвых тканей. «Волшебство перевоплощения» было нудным, унылым времяпрепровождением. Вырядившись в цветастые тряпки и выучив несколько реплик, я не становилась леди Макбет. Да и не хотела я быть ни этой леди Макбет, ни любым другим героем классических пьес. Я хотела быть собой. Но какой именно – это мне тоже было недоступно.

– Твои предки к тебе не лезут с таким? – спросила я, туша сигарету о выщербленный кирпич в стене.

– Не-а. Они нормальные. Нет, серьёзно, – добавил Ронни, заметив мой скептический взгляд. – Прям нормальные. Отец знает, что я курю, знает, чем занимаюсь после школы. Всё разрешает. И его жена тоже не особо ко мне лезет – ворчит из-за не помытой посуды, а в остальном ей всё равно.

– Приходи на спектакль в декабре. Ударная доза животворящего кринжа гарантирована.

– А вот приду, – ответил он, следом за мной избавляясь от сигареты. – Буду хвататься за сердце и громко причитать, что в тебе невероятный драматический талант. – И прежде, чем я успела ответить, он спросил: – Ты уже была в Ясеневом парке?

Как всегда – внезапно и без перехода. Теперь-то я привыкла к этой его манере разговора зигзагом, но в первые дни мне становилось немного неловко. На самом деле Ронни просто всегда был полон мыслей, идей и стремлений, и этот магический суп плескался из него во все стороны. Где уж тут довести разговор до логического завершения, если мысли ускакали на миллион световых лет вперёд? Кажется, он и сам за собой порой не поспевал.

– Нет. Только видела на старых папиных фотографиях.

– Как так? Сколько ты тут уже живёшь, и не сходила посмотреть на главную достопримечательность Эш-Гроува?

Я неопределённо хмыкнула.

– На что смотреть-то? На разбитые фонари? Папа сказал, он уже много лет как заброшен.

– Да, заброшен. Но в этом-то и суть! Ты просто не представляешь, что это за место. Поверь: оно тебя сожрёт. Поглотит всю, без остатка, и ты не сможешь без него жить.

Я покачала головой, но спорить не стала.

Наша дружба – то, как она складывалась, – напоминала каток, настолько плавно и легко происходили любые повороты. Ронни не навязывался, однако каким-то неведомым образом постоянно оказывался рядом. Мы сталкивались в коридорах, в спортзале, в столовой, и он просто ни с того ни с сего начинал говорить в этой своей странной манере, будто бы продолжая прерванный ранее диалог. Говорил он преимущественно о музыке и кино, то есть, о том, в чём я совершенно не разбиралась. Я не знала старых готик-рок-групп, по которым фанател Ронни, не знала фильмов восьмидесятых и девяностых, которые он боготворил. Общих тем для разговоров у нас практически не было – школа, разве что, – и друг для друга мы должны были быть скорее скучны, чем интересны, однако Ронни будто не замечал, насколько параллельны наши миры. Ещё у него была привычка непредсказуемо замолкать, обрывая себя на полуслове, и тогда повисала пауза, которую Ронни заполнял музыкой, безапелляционно протягивая мне наушник.

– Надеюсь, ты не занята в пятницу, – сказал он, вырывая меня из раздумий.

– А что?

Но Ронни, уже не слушая, направился прочь через море мшисто-зелёных листьев репейника.

Я щелчком пальцев отправила затушенный окурок в полёт и взяла в рот пару вишнёвых леденцов, которые всегда таскала с собой в кармане. Этим вечером Винус уезжает, и между мной и родителями не останется никакого буфера. Маме будет не на ком срывать своё недовольство, некому будет тормошить отца.

Он совсем ушёл в себя и ни с кем не общался, а все его занятия крутились вокруг ноутбука, с которого он смотрел бесконечные видеоролики, нацепив большие наушники с синей подсветкой. Спускаться к завтраку, обеду и ужину он перестал, и маме приходилось относить еду наверх. Он ел, не вставая с постели, а я забирала грязные тарелки. Иногда мне начинало казаться, что отец не выберется из этого состояния и навсегда останется безынициативным овощем. Иногда во мне крепла уверенность, что он просто придуривается и ищет способы избежать очередных карьерных неудач.

А может, верны были оба варианта, и он навсегда останется безынициативным овощем, ищущим способы избежать очередных карьерных неудач, и всё, что мне останется – это бесконечное мытьё чёртовых тарелок.

Частенько я пыталась представить, каково это – быть замужем за таким человеком, как отец: тащить на себе всю семью, стойко сносить перепады чужого настроения, терпеть творческие кризисы и нежелание с ними бороться. Потом я начинала представлять, каково это – быть женатым на такой женщине, как мама: слушать бесконечные упрёки, делать всё в строгом согласовании с её желаниями, подчиняться её распорядкам и не иметь права шагнуть в ту или иную сторону.

Вывод напрашивался сам собой: мать с отцом были друг с другом абсолютно несовместимы.