Сердце Льва - 2

— Вроде, говорят, весной, в мае. Завтра вот иду на парткомиссию, собеседовать, по душам, — Тим, вздохнув, снял пальто, крашеного кролика, ладонью пригладил волосы. — А то что Юрку замели, удивляться не приходится. Все это звенья одной цепи — разделение самбо на боевое и спортивное, запрещение бокса в тридцатые годы, несуразица закона о холодном оружии. Сильные, а значит независимые люди советской власти не нужны, не жалует их государство, боится…

— Знаешь, брат, ты завтра-то на парткомиссии особо не собеседуй, лучше молчи, — Андрон внимательно воззрился на Тима и осуждающе мотнул головой. — А то ведь уедешь не к Английскому проливу, а к Татарскому. А в память Юрки предлагаю устроить тренировку. С полным контактом.

И они, поднявшись на чердак, принялись скакать козлами, лихо размахивать конечностями, с увлечением дубасить и лягать мешок, воздух, стены, макивару и друг друга. Половые доски гудели, пыль веков поднималась столбом, кромкие крики «киай» пробирали как пить дать партийных и всех сочувствующих до печенок. Наконец запал прошел, пыл иссяк, силы кончились. Не сговариваясь, остановились, вытерли синхронно пот, трудно перевели дыхание.

— Да, до Юрки нам далеко, — сделал резюме Тим, высморкался и тягуче сплюнул. — Зверюга был.

— Да, такой и на зоне не пропадет. Выбьется если не в паханы, так в бугры, — веско подтвердил Андрон, харкнул и, чтобы восстановиться, сделал концентрированный выдох. — Пш-ш-ш. Помнишь, какой был у него йоко-тоби-гири? — И сделав зверское лицо, подражая отнюдь не Юрке — Брюсу Ли, он в прыжке раскорякой пнул стену: — Киа!

Получилось, честно говоря, не очень — низко, без акцента, с нечетким приземлением. Зато уж громко-то…

— А кто пах будет закрывать второй ногой? А где прогиб корпуса в направлении атаки? — Тим, не мудрствуя лукаво, тоже сиганул в воздух, с силой пнул ребром ступни многострадальную стену: — Тя-я-я!

Попал хорошо, с предельной концентрацией. А главное, куда надо, так что раздался скрежет и кусок стены размером с шахматную доску грузно повернулся на оси. Из образовавшегося отверстия потянуло холодом веков…

— О мама мия, уж не сокровища ли ето капитана Флинта! — Тим, недолго думая, сунул руку в нишу, ликуя, встал на цыпочки, вытянулся всем телом, пошарил. — Ага, что-то есть. Черт, не достать.

Кончики его пальцев дотрагивались до чего-то зеркально гладкого и холодного словно лед.

— Дай-ка я, — Андрон подошел, попробовал, тихо помянул всех чертей. — Вот ведь положили, сволочи, руки бы оторвать. Давай, брат, влезай ко мне на плечи, не будем ждать милостей от природы.

Однако только они собрались выполнить акробатический этюд, как единственная лампа где-то у стропил погасла, и в наступившей темноте опять заскрежетало, зловеще, глухо и таинственно.

— Вот так, бля, советское значит отличное. Лампочка Ильича, едрена вошь, на той неделе новую вворачивал…

Андрон вслепую нашарил куртку, нащупал коробок, потряс. — В зад бы ее забить неловко кому следует.

Выругавшись, чиркнул спичкой, прищурился, с огнем в руке двинулся к Тиму и вдруг застыл, недоуменно свистнул.

— Что-то я не понял, это как, обман зрения? — Разом зажег с пяток спичек, близко поднес к стене. — Что за фигня?

Не фигня, а гладкая, без малейших отметин каменная поверхность. Ни тайника, ни тем паче Флинтового имущества. Стена как стена — и не трухлявая, тыкай не тыкай пальцем — не развалится.

— Тривиальная конструкция с пружинной крышкой, — с веской авторитетностью прокомментировал Тим. — Хотя степень подгонки кромок высока, стыки практически незаметны. Это знаешь, брат, как в пирамиде Хеопса, лезвие ножа нельзя просунуть в зазоры между блоками. Зачем нам нож, мы его ломом, — изумление Тима между тем прошло, быстренько сменившись жаждой неуемной деятельности. — Сейчас возьмем струмент, лампочку ввернем. Деньги ваши, будут наши. Двинули.

Они выбрались на лестницу, но вдруг остановились, недоуменно и как-то глуповато уставились друг на друга.

— Ты чего-нибудь понимаешь?

— Не-а! А ты?

— Ни хрена!

— Ну дела, вроде не пили ничего.

Внизу в вестибюле шла обычная детсадовская суета — родители сдавали с рук на руки своих обожаемых чад. Чада привиредничали, сопливились, хотели в цирк, домой, в школу, вырасти большими пребольшими. Воздух вибрировал от гула голосов — капризных детских, увещевающих родительских, профессионально строгих поборниц воспитания. Вроде бы ничего такого особенного, банальное педагогическое утро.

— Ах как скоро ночь минула, — Андрон вытащил из кармана часы, глянул. — Ну, бля, сука, на хрен! Начало девятого. Пора в пахоту…

— Сколько? — Тим переменился в лице, тоже выругался и принялся поспешно собираться. — Нет, день сегодняшний я точно не переживу. Либо на парткомиссии в гроб загонят, либо супруга ненаглядная насмерть изведет. Эх, жаль шашлычницу так и не опробовали.

— Брось, братуха, какие наши годы, ночь уже простояли, осталось только день продержаться, — Андрон нацепил сейку на руку, зачем-то потряс и дружески улыбнулся Тиму. — Все будет у нас распрекрасно, как в сказке. Особливо длинный и счастливый конец.