Я с ним встречался однажды — в 1975 году, когда с отцом и матерью приезжал к нему в гости из Приморского края. Вскоре он трагически погиб, поэтому третий орден — Отечественной войны, который вручали всем фронтовикам к 40-летию победы, получить не успел.
Из рассказов отца, я знал насколько был потрясен брат, когда дома ему, герою-победителю, сообщили что его отца — и отца моего отца [и моего деда, соответственно], большевики расстреляли еще в 1941 году.
Реакция гвардейца была предсказуемой: он побежал убивать бывшего председателя сельсовета, по доносу которого «органы» забрали отца. От беды фронтовика удалось удержать всем миром.
Моего деда арестовали на следующий день после того, как он отказался выходить в заградотряд: был, оказывается, в начале войны в украинских селах такой идиотизм — выставляли заградительные отряды из местного населения против… Вермахта.
После ареста мой отец понес в райцентр передачу. Ее, однако, не приняли. И отказ объяснили одной фразой: «Ему уже ничего не нужно!»
Деда моего на этот момент уже не было в живых — его расстреляли как врага народа.
***
…Мои родители, царство им небесное, в счастливом браке прожили более сорока лет. А если бы кто-то из них не дожил до победы, не вышел бы победителем из своего самого решающего боя, о котором рассказали мы с шестиклассницей Алиной Вятских, для меня это было бы самое страшное, что могло произойти на той страшной войне: ведь я бы тогда не появился на свет!
Я бы не вернулся с той войны.
А теперь у меня простой вопрос, адресованный искренне неуважаемым мной гражданам из соседней страны, которые, когда речь заходит о войне с немцами, заявляют безапелляционно: можем, мол, повторить.
Так что вы, интересуюсь я, хотите повторить? Разгромленный медсанбат и уничтоженный десант? Или расстрел моего деда, которому лет было меньше, чем мне сейчас?