Сердца в строю

— Лена! — с усилием произнес Юрий. Но Лена не слышит.

— Вот и все, что я хотела вам сказать.

Сейчас она уйдет. Уйдет навсегда. И хотя уже нет надежды, уже сказано все, — Юрий все же твердит:

— Лена, умоляю вас…

Пора заканчивать разговор — и так тоскливо на душе.

— Не надо больше. Мне тоже трудно. Еще раз — простите меня. И прощайте! — И Лена уходит. В пустой аллее затихают ее шаги.

Бредет по опустевшему парку Юрий Верховцев. Деревья обступают все плотнее, смыкаются черными, как сгустки туши, кронами. Как душно! И вдруг нестерпимый белый свет залил парк. Сразу стали четко видны и стволы деревьев, и поредевшие кусты, и пустые скамейки, и укромные беседки. Горным обвалом обрушился на парк гром, разорвавшись, рассыпался за прудом. Юрий снял фуражку. Ветер взлохматил и спутал волосы, провел по ним гигантской растопыренной пятерней, окропил лицо редкими тяжелыми каплями.

Юрий наткнулся на скамью, сел, опустив голову на руки.

Тяжело, по-старушечьи поднялась Лена по лестнице и тихо, виновато нажала кнопку звонка. Дверь открыл отец.

— Ну, Ленушка, молодец! Хороший спектакль, — начал Орлов, но, взглянув на дочь, встревожился: — Ты что невесела? Что случилось?

— Ничего, папа. Все в порядке.

— Так ли? Может быть, поговорим? Давно мы с тобой по душам не беседовали. А?

— Я устала сегодня. Значит, понравился спектакль?

— Просто не ожидал, что так получится. Шел в клуб и думал: будет самодеятельность. А попал на профессиональный спектакль. Честное слово! Ты хорошо играла.

— А Щуров как?

— Щуров? — замялся полковник. — Щуров… тоже неплохо играл. Но все же…

— Что все же?

— Ничего, просто так.

— Теперь я от тебя не отстану. Что тебе не понравилось в его игре?

— Как бы тебе сказать, — подбирал слова Орлов. — Все будто на своем месте: и жесты, и мимика, и тенорок бойкий. Только огня творческого нет. А без вдохновения какое искусство?

— Странно. И мне вдруг показалось, что Леонид лишь повторял заученные слова.

— Великая сила — вдохновение, — убежденно продолжал Орлов. — Оно того осеняет, кто по своей дороге идет. Актер ты, врач или офицер — все равно должен быть у тебя свой конек! А Щуров? Нет у него своего конька: ни в полку, ни на сцене.

Лена сидит, задумавшись.

— Ты устала, Леночка?

— Как-то на душе нехорошо…

— Ну, спать, спать! Утро вечера мудреней, — и, поцеловав дочь, Орлов ушел к себе.

Но спать не хотелось. Почему Лена пришла такая грустная, измученная? Что с ней стряслось? Что-то не ладится у дочери. А что? Ушла в себя, как улитка. Молчит. Как разобраться в делах дочери? Что посоветовать? Чем помочь?

И ходит, ходит Петр Иванович Орлов по кабинету, так что вздрагивает стоящая на письменном столе фотография. Удивились бы подчиненные полковника, увидев сейчас лицо своего невозмутимого, твердого командира.

XVIII

Шел первый час ночи. Дежурный по полку майор Квасцов, предвкушая несколько спокойных — до подъема — часов, только было расстегнул верхние пуговицы ворота гимнастерки, ослабил портупею и хотел прилечь на диван, обитый черным дерматином, как в штаб прибыл командир дивизии. У майора даже заныло под ложечкой: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Отдохнул!»

Гусев приказал:

— Поднять полк по тревоге!

Квасцов стремительно бросился к несгораемому шкафу, вынул папку с адресами офицеров и списками связных, рванул телефонную трубку:

— Первый!

Где-то на другом конце провода отозвался баритон полковника:

— Орлов!

…И вот с крыльца штаба понеслись в ночь пронзительные звуки сигнальной трубы:

— Тревога!

Словно ток высокого напряжения прошел по казармам, паркам, офицерским квартирам:

— Тревога!

— Тревога!

По ночным гулким и торжественным, как зал консерватории, улицам военного городка помчались связные: торопливый топот солдатских сапог, щемящая заливистость звонков, пистолетное хлопанье дверей. И на темных фасадах спящих домов вспыхивают светлые прямоугольники окон.

— Тревога!

В казармах — столпотворение. Кажется, все вконец перепуталось, перемешалось — и к утру не разберешься. Но прошло несколько минут, и уже строятся подразделения, и отрывистые голоса свидетельствуют, что все в порядке.

— Алексеев?

— Я!

— Гурьев?

— Я!

— Сагайдачный?

— Я!

Вернувшись из клуба, Анна вскипятила чай, накрыла на стол, приготовила ужин: с минуты на минуту должен прийти Юрик — скоро двенадцать!

Какое смущенное, виноватое лицо было у мальчика, когда он сказал, что не может проводить ее домой! Любовь! Счастливая Лена Орлова! Ее любит Юрий.

Горько и радостно Анне. Неужто и вправду завидует она Лене, ревнует ее к Юрику?

…Громкий резкий стук в дверь сорвал Анну со стула:

— Кто это?

Незнакомый сипловатый голос:

— Лейтенанта Верховцева срочно в штаб. Тревога!

Анна с трудом повернула ключ в двери. На лестничной площадке стоит солдат: сдвинутая на затылок пилотка, разгоряченное от бега лицо («Как тот лейтенант, в сорок первом», — вдруг подсказала услужливая память»).

— Лейтенанта Верховцева срочно в штаб. Тревога! — повторил солдат, и застучали по ступеням лестницы тяжелые сапоги.

Анна прислонилась к дверному косяку. «Опять! Неужели и Юрик уйдет, как ушел тогда Алеша!»