Серая мышь

После выставки Джемма пригласила нас и еще нескольких своих близких друзей к себе домой. Первоначально она собиралась устроить в ресторане ужин в честь вернисажа, но затем передумала — не хотела огорчать меня и Джулию, зная, что мы противники дорогих ресторанов, а дочь и в этом была верна себе — дешевых ресторанов не признавала. Джемма снимала квартиру на втором этаже коттеджа на Юниверсити- стрит, в фешенебельном районе Торонто, здесь размещались и квартира, и мастерская; не очень уютно, но зато крайне престижно, — и сам район, и роскошный коттедж. Джемма совершенно лишена тяги к уюту. По ее мастерской об этом судить было нельзя, она похожа на большинство современных мастерских художников, вокруг висели и стояли картины, рисунки, мольберты, коробки с красками, в больших и малых вазах — букеты. Гостиная, или как ее называет Джемма, — будуар, заставлена дорогой, хотя и разностильной мебелью под старину, а частью и умело реставрированной старинной, Джемма полушутя утверждала, что, например, эти обитые вышитым атласом изящные креслица, в которые мы уселись, помнят еще мадам де Помпадур. Стены завешаны украинскими рушниками и безделушками из дерева, на паркетном полу — дорогой ковер с украинским орнаментом. Среди нескольких современных картин, развешанных на стенах, между рушниками, бросалась в глаза привезенная Джеммой из Италии мастерски сделанная копия фрагмента из «Тайной вечери» Леонардо да Винчи — Христос и Иуда. Фреска сразу же приковала к себе внимание всех, кто вошел в гостиную.

— Вот видишь, — с грустным вздохом сказала мне Джемма, — ты как-то говорил, что не все талантливое распознается и признается сразу. Может быть, для талантливого и нужно время, как, скажем, для Поля Гогена, но гениальное видно сразу. Когда Леонардо да Винчи закончил свою роспись «Тайная вечеря» в трапезной монастыря Санта-Мария делле Грацие в Милане, все — и прихожане, и критики, и художники, и праведники, и грешники сразу же восхитились этим произведением и единогласно провозгласили его шедевром. Шедевром оно осталось и по сегодняшний день. Его популярность во всем цивилизованном мире не становится меньше, наоборот, растет и как бы каждый раз возрождается. На нем воспитывались целые поколения художников.

Джулия, Калина и Да-нян накрывали на стол, делали бутерброды. Виски, коньяка и всяких вин в баре у Джеммы, как у каждой современной женщины, в изобилии, так что за столом вскоре стало шумно, разговор шел о Джемминых работах, за них поднимались тосты, их хвалили. Когда веселье несколько спало и усталые гости уже подумывали расходиться по домам, Джемма вдруг снова заговорила о росписи Леонардо да Винчи.

— К сожалению, — сказала она, — роспись начала портиться после того, как художник ее закончил. Ее знают, в основном, по множеству копий. За последние четыреста лет желание обновить, освежить оригинал только вредило ему. Лишь недавно по рисункам, сохранившимся в королевском музее в замке Виндсор, удалось восстановить оригинал.

— Я слыхал, что фирма «Оливетти Канада лимитид», та, что делает пишущие машинки, дает деньги, чтобы перевезти гигантскую фотокопию этой картины для показа ее у нас в Торонто, в Галерее Искусств.

— Да, к пятисотлетию прибытия да Винчи в Милан, где начался необычайно продуктивный период творчества мастера.

Гости и все, кроме Джулии и Да-нян, разговаривали по-украински, даже Тарас, хотя говорил он ужасно плохо, но ему хотелось угодить Джемме. Мне кажется, что Тарас побаивается ее и малость завидует. Завидует не ее таланту, нет, а умению держаться независимо, такая она у нас с детства.

В конце вечера меня порадовала наша невестка Да-нян, она любит подносить неожиданные сюрпризы друзьям и близким.

Чтобы привлечь к себе внимание, Да-нян вдруг схватилась за голову, изобразила на лице гримасу ужаса и воскликнула:

— Ну как же я могла забыть?!

Да-нян быстро поднялась, метнулась в коридор, где на вешалке дамы оставили свои сумки, и вернулась с торжественной улыбкой, неся в руках небольшой томик.

— Вам, отец, как самому старшему среди нас, — протянула она его мне.

— Что это? — спросил я, разглядывая на обложке тисненые иероглифы. Открыл томик, и меня словно обдало приятным теплом. На меня смотрело дорогое лицо Тараса Григорьевича Шевченко. — Шевченко на китайском языке! Думал ли когда-нибудь об этом наш великий поэт? — воскликнул я. — Спасибо, тебе, дочь, большое спасибо. — Я обнял невестку и растроганно поцеловал ее.

— Как это тебе удалось? — спросила Джемма.

— Я прочла в газете, что в Шанхае вышел том Тараса Шевченко, написала своим, они достали и выслали. Я только сегодня получила бандероль, но в спешке забыла вам дома сказать об этом.

Конечно же, Да-нян схитрила, не могла она о таком забыть даже в спешке! Просто моя невестка очень любит эффект, неожиданность. Так и произошло сейчас. Мы восхищаемся, а она с ласковой подобострастностью заглядывает нам в глаза, мило улыбается, ее симпатичное личико с раскосыми маслинными глазами всегда сияет улыбкой.

— Переведи мне, что вошло в этот том, — прошу я ее.