Олеся села на промявшуюся кровать, машинально поправила подушку. Покрутила между пальцами уголок наволочки. Такая искусная копия… Стала ли она чуть более настоящей, впитав все пролитые ночами слезы? Если бы Толенька знал обо всех этих слезах внутри, захотел бы он забрать эту подушку в комнату с вещами?
(
…ведут к предназначению. А ее предназначение – быть сильной. И выбраться отсюда. Поэтому Олеся больше не собиралась плакать. Даже когда на душе погано, как сейчас. Если они хотят выжить, надо научиться не обращать внимания на всякую ерунду и двигаться дальше.
Олеся выдохнула сквозь сжатые зубы и несколько раз ударила себя вскользь по голове, прогоняя из нее мерзкий голос. Прислушалась, чтобы убедиться, что все прошло. Так и было. Наконец забравшись в измятую постель, она привычно опустила руки поверх одеяла. По левому запястью скользнул металлический браслет часов. Настоящих.
(
Расстегнув маленький замочек, Олеся сняла часы. Даже зажмурившись, она видела их перед собой во всех подробностях, помнила на ощупь.
(
Ради памяти.
(
Раньше Олесе в голову не приходило ничего подобного. А ведь если подумать…
(
Ну уж нет. Нет!
Нагревшийся металл браслета и корпуса часов почти обжигал ладонь. Ноутбук, смартфон – она уже вышвырнула прочь гораздо более дорогие вещи. Так зачем цепляться за еще одну, не имеющую никакой практической ценности? Зачем цепляться за то, что вызывает только грусть и боль? Здесь и без этого достаточно серости!
Приподнявшись на локте, Олеся точным броском зашвырнула часы за шкаф, который из-за плинтуса невозможно было придвинуть вплотную к стене. Внутри у нее тлел смешанный с какой-то детской обидой гнев. Снова хотелось заплакать, но она уже пообещала себе, что не станет. Хватит этого малодушия!
(
Крепко зажмурившись, чтобы прогнать подступающие слезы, Олеся легла обратно и свернулась эмбрионом в гнезде из одеяла и двух покрывал.
Сны приходили каждую ночь. Про битву с подземной тварью, про черных крылатых мумий, только издалека похожих на птиц, про слепого нюхача и человекообразных крыс. Олеся ползла, бежала, нападала, кромсала ножом и снова бежала. И снова, и снова. Но в итоге всегда оказывалась в одном и том же месте, где вместо песка под ногами был снег. Целое море белого-белого снега. И машина: «буханка» болотно-зеленого цвета.
Только эту «буханку» Олеся и видела ясно. Остальное тонуло в снежном вихре, мельтешащем по бокам поля зрения. Так что единственное, что ей оставалось, – направиться к машине.
Боковая дверь была открыта, внутри царила темнота. Идти дальше не хотелось, но теперь Олесю влекла вперед какая-то непреодолимая сила. Неважно, двигала она ногами или нет, – темное нутро машины становилось все ближе. И наконец наступал момент, когда она приближалась вплотную. Когда уже не могла не заглянуть внутрь.
И тогда все остальное пропадало, потому что внутри «буханки» была знакомая чернота. Она мгновенно окружала Олесю, и последнее, что та чувствовала, – напряжение скручиваемых судорогами конечностей. Приступ повторялся.
Просыпаясь от сотрясающей тело дрожи, Олеся хватала ртом воздух и никак не могла надышаться. Шею и спину покрывала холодная испарина.
– Это не по-настоящему… – шептала самой себе Олеся между вдохами и выдохами. – Это не припадок, просто сон… Просто сон…
После, восстановив дыхание, она переворачивалась на другой бок. И, чтобы разогнать остатки кошмара, так же шепотом, убаюкивала себя невесть откуда взявшимися фразами:
– Тот, кто слушает, – спасется… Тот, кто исполняет предназначение, – живет… Только правильные мысли ведут к предназначению…