Серая мать

– Надолго хватит, надолго… – забормотал, по обыкновению, Толенька, осматривая туши птеродактилей. – И вам, и Толеньке, всем хватит…

Невольно представив себя поедающим сырое мясо, Семен с трудом подавил еще одну волну омерзения.

Ничтожество.

– Ты как? – Олеся, тоже шагнувшая в сторону мертвых птицеящеров, обернулась к нему.

– Нормально. – Семен выдавил жалкую полуулыбку и поднялся на ноги, стараясь не обращать внимания на темные мушки, закружившиеся перед глазами. На самом деле до нормального самочувствия было еще очень и очень далеко.

Если оно вообще когда-нибудь наступит.

Ощущения в теле напоминали ломку. Он чувствовал себя больным. Он чувствовал себя… одряхлевшим. Как будто был Толенькой, этим мерзким засушенным старикашкой.

Что если он действительно превратится в такую же развалину?

Так и будет.

Ладонь по привычке потянулась к затылку – сгладить, стряхнуть накопившееся напряжение, – но Семен мысленно одернул себя. В последние дни он находил свои волосы повсюду: на подушке, на одежде, на расческе. Провести рукой по голове значило лишиться еще части волос. Причесываться он тоже перестал. И эти пятнышки на теле… Все это от недоедания.

Но хуже всего – горечь, постоянно поднимающаяся изнутри. Как в первые недели в Центре, когда осознание своей уродской сущности уже пришло, а представление о том, что с этим делать, – еще нет. А он-то был уверен, что этот ад никогда больше не повторится.

Дурак.

Убедившись, что твердо стоит на ногах, Семен пошел помогать Олесе и Толеньке. Конкретные действия, имеющие цель и завершение, оставались единственным, что помогало остановить изматывающий внутренний диалог, состоящий из упреков, издевок и тревог о будущем.

Туши птеродактилей скинули вниз. Потом их пришлось нести. Натыкаясь на роговые пластины и пачкаясь в крови большого птицеящера, которого тащили они с Толенькой, Семен оглядывался по сторонам, но взгляд его то и дело возвращался к Олесе. Ухватив меньшего птеродактиля за лапы, она взвалила его себе на спину и теперь, пригнувшись, бойко спешила впереди, как будто делала так каждый день.

Он почти что болен, Хлопочкины выглядят не лучше, а она… Откуда у нее эта сила, эта уверенность? Когда они познакомились, Олеся, раздавленная расставанием с Васьком, почти умоляла его остаться на ночь!

А до этого угрожала своему парню ножом. Она сама так сказала. Что, уже забыл?

Нет, он помнил. Но…

Она только что убила двух живых существ у тебя на глазах.

Да, но это не было убийством. Это была самозащита. Иначе крылатые твари растерзали бы их. Олеся спасла всех.

Она прижимала к себе труп. Она не испугалась крови. Она наслаждалась всем этим.

Семен отмахнулся от дикой мысли. Олеся никогда бы не сделала такого сознательно. Она сама была в шоке от произошедшего.

А еще она порезала ножом подземную тварь, чтобы спасти этого.

Семен искоса глянул на Толеньку, согнувшегося рядом под тяжестью туши.

Он знает это место. А ей нужны его знания. Ей нужен он, а не ты.

Бред.

Не обращая внимания на холодящее затылок навязчивое ощущение чужого присутствия (просто паранойя, не будь таким слабаком!), Семен опустил голову и остаток пути до дома смотрел себе под ноги.

У подножия лестницы остановились передохнуть.

Когда Толенька на некоторое время исчез, лифт снова перестал работать. Спустя сутки створки и кнопка на стене заросли пеленой сухой пыли, как и весь остальной подъезд. Когда они с Олесей поняли, что лестница больше не замкнута на себе, и бегом понеслись вниз, Семен ощутил прилив надежды: а вдруг все позади? Вдруг это выход?

Но выхода не было.

Начиная с третьего этажа перила скособочились и смялись, а вскоре и вовсе оборвались, растопырив в стороны заржавленные, как будто обкусанные кем-то концы. Стершиеся ступени вывели их на первый этаж, напоминающий геометрически выверенную пещеру. Сквозь зияющее отверстие выхода было видно все то же: серость, серость, серость…

Олеся первая взвалила обратно на плечи свою ношу и зашагала вверх. Толенька и Семен последовали ее примеру. Натруженные мышцы ныли. Шарканье шагов по обсыпанным мелким песком ступеням тонуло в густой тишине, время от времени дополняемое чирканьем о бетон распяленных мертвых крыльев.

Они несли трупы невозможных тварей к себе в квартиру. Они собирались съесть эти трупы, как до этого – сырое яйцо птеродактиля. Абсурдность ситуации, похожей на похмельный кошмар, должна была вызывать хоть какую-то реакцию, но Семен покорно волочился вверх по лестнице. Он по-прежнему был нигде. И, кажется, снова становился никем.

3