Серая мать

– Это… – уставившись в землю перед собой, Толенька обхватил растопыренной пятерней темечко, – ее сны. Серая Мать видит сны. Она не ждет нас, не ждет… Толенька все обдумал, все рассчитал… Пора идти! – Он вскочил на ноги с ловкостью, неожиданной для существа, напоминающего ожившие песчаные скульптуры. – Надо идти, пока не проснулась!

Олеся тоже встала. В голове слегка шумело, но звона не было.

Семен продолжал лежать.

Опустившись рядом на корточки, Олеся легонько тряхнула его за плечо:

– Вставай. Надо идти.

Он открыл глаза – две выпуклые стекляшки, мутные от времени. Раньше они такими не были. Его глаза были темными, карими, может, слегка зеленоватыми, но точно не такими, не цвета застарелой пыли.

Семен сел, а потом, отмахнувшись от Олесиной попытки помочь, медленно поднялся на ноги. В своей обтрепанной одежде и с серыми пятнами на облысевшей голове он напоминал Толеньку. Только тот – ловкий и сильный, а Семен…

Зачем он вообще потащился с ними?

«Пусть идет. Поможет», – сказал Толенька. «Толенька тоже казался слабым, а на самом деле не так!» – сказал он. С Толенькой – выжившим, следопытом, охотником – так оно и было, а вот насчет Семена Олеся сомневалась.

«Да что ты знаешь о мучениях!»

Тот выкрик Семена все еще громко звучал в памяти, ощущался тычком в грудь, плевком в лицо. Олеся помнила все, о чем он тогда говорил, хоть и не смогла – не захотела – сразу осознать и представить то, о чем шла речь. Неужели все это происходило с ним на самом деле?

Но происходило или нет – Олеся по-прежнему не собиралась всерьез задумываться об этом. И тем более не собиралась переживать.

(Наркоман выдумает что угодно, наплетет с три короба, лишь бы оправдать себя).

«И почему я до сих пор думаю об этом? Есть вещи поважнее!»

Ведущий их Толенька петлял среди подвижных масс мертвого грунта. Спрессовываясь и перетекая, они принимали то один, то другой облик, словно гениальный скульптор вдруг разыгрался, как ребенок.

Только это не было игрой.

В шершавой серой поверхности воссозданных искусственно предметов Олеся узнавала тот же материал, из которого состояли копии дворов и домов. А значит – и более искусные копии всего остального, потому что ничего другого, кроме этой мертвой крошащейся почвы, здесь не было. И заставить ее принять какую-то форму… такое наверняка непросто сделать. Нужна тренировка. Создать, разрушить, создать снова, лучше…

Но разве можно тренироваться во сне?

Шаг Олеси замедлился.

Тренировка любого навыка требует внимания, требует бодрствующего сознания.

«Значит…»

Кроссовка шаркнула по песку на середине шага, и Олеся остановилась. Семен и Толенька не оглядываясь уходили вперед, терялись среди растущих и рассыпающихся копий. Олеся набрала в грудь воздуха, чтобы окликнуть их.

(Вот оно).

(Вот твоя цель).

Непрозвучавший зов увял внутри, когда облака грунта разом осыпались вниз. Двигавшая ими сила пропала, остались только безжизненные песчаные кучи.

Над ними возвышалась она. Колыбель. Олесе больше не были нужны пояснения Толеньки, чтобы узнать ее.

(Ты почти пришла).

Непослушные ноги дрогнули, а потом шагнули вперед.

(Осталось немного).

Нить снова была. Натянулась пульсирующей струной между Олесей и Колыбелью, влекла вперед. Вялость в ногах окончательно прошла, шаги становились все увереннее и быстрее, а потом Олеся побежала. Глядя только вперед, она пронеслась мимо Толеньки и Семена.

– Подожди! Стой! Олеся!

Выкрики Семена неслись в спину, но она не обращала на них внимания. Значение имела только цель. Тело вновь наполнилось силой, готовое к схватке.

Облака пыли и мелкого песка взлетали из-под подошв быстро мелькающих ног. Легкие гоняли туда-сюда наэлектризованный воздух. По сосудам неслись горячие кровяные волны. Застывшая посреди пепельной пустоши Колыбель – утопленный в почву серый овоид – приближалась мучительно медленно. Она был гораздо выше слепых подобий многоэтажек и шире, чем все копии дворов, вместе взятые. Гигантское окаменевшее яйцо, рептильно-холодное и неприступное. В его верхней части зияло круглое отверстие с неровными растрескавшимися краями, завернутыми внутрь, во мрак. Оказавшись ближе, Олеся различила такую же крошащуюся борозду, берущую начало у темной дыры и опоясывающую Колыбель по нисходящей спирали.

Едва дыша, она упала на четвереньки у подножия Колыбели. Грудь ходила ходуном, в подреберье вонзался раскаленный стержень. Фигуры Толеньки и Семена остались темными точками на фоне мглистого горизонта. Олесе никогда не приходилось пробегать такое расстояние и с такой скоростью. Сердце колотилось как сумасшедшее, но ей было все равно.

Все внимание Олеси было обращено вверх, к черной каверне – единственному входу в Колыбель.