Сэр Невпопад из Ниоткуда

Энтипи слушала меня затаив дыхание, не перебивая и не сводя глаз с моего взволнованного лица. А когда я замолчал – кажется, целая вечность миновала, – с чувством воскликнула:

– На вашем месте я бы весь мир возненавидела!

Боже, девчонка ухватила самую суть! Она меня поняла, как никто другой. Но решимость, с какой она высказала своё суждение, меня, признаться, несколько даже напугала.

– Невероятно, – она покачала головой, – как вы после всего этого способны быть таким героем!

Ну вот, приехали. Выходит, не слишком-то хорошо она поняла меня.

Я сидел на полу посередине амбара. Энтипи слезла со своей охапки сена и уселась подле меня. Мы долго и оживлённо болтали, но я всё же по-прежнему держался начеку. По-моему, она тоже. Однако беседа наша была вполне откровенной. В основном мы делились друг с другом своими взглядами на жизнь в целом. По большей части довольно циничными. Во всём, что она говорила, чувствовались острый ум и умение схватывать самую суть вещей. Качество, которым редко бывают наделены сильные мира сего. Как правило, их взор не проникает в глубину предметов и явлений, а лишь скользит по поверхности.

– Иногда, – доверительно произнесла Энтипи, – я ловлю себя на мысли, что единственный разумный и здравомыслящий человек из всех, кто обитает при дворе моего отца, – это шут. По крайней мере, он один относится к жизни именно так, как она того заслуживает, – с насмешливой снисходительностью. И до чего же забавно, что, когда он без обиняков высказывается в этом духе, мои родители и все остальные принимают его разумные и веские слова за весёлые шутки и хохочут вовсю. А самое смешное во всей этой ситуации то, что они не понимают, что смеются над самими собой, выставляют себя дураками набитыми. В общем, глубины мысли шута, который их обязан развлекать и забавлять, они никогда не постигнут. Жалкие идиоты.

Мне ничего другого не оставалось, кроме как с ней согласиться.

Я заметил, что чем доверительней и непринуждённей становился наш разговор, тем принцесса ближе ко мне придвигалась, пока наконец, поздним вечером, расстояние между нами не сократилось до каких-нибудь нескольких дюймов. В амбаре было прохладно, и я кожей ощущал тепло её тела. Это было, с моей точки зрения... совершенно неуместно. Мы снова погрузились в молчание, на сей раз – неловкое, потому что я чувствовал: принцесса хочет ещё что-то мне сказать. То, чего я не желаю слушать.

– Принцесса! Ваше высочество, – произнёс я.

– Ненавижу это обращение! – выпалила она. – Терпеть не могу, когда меня так называют. Имейте это в виду, пожалуйста.

Я опешил. Просто ушам своим не поверил.

– Но... это же ваш титул.

– О да. Спасибо за напоминание. И вдобавок то, что, по мнению окружающих, является во мне главным. То, что им в первую очередь бросается в глаза. Я – это мой титул, а мой титул – это я. Если не принимать в расчёт, что я его получила при рождении. Как и любая из особ королевской крови. Но тогда, если следовать этой логике, получается, мы все должны быть одинаковыми? А я вот, представьте себе, не желаю быть ни на кого похожей.

– Поверьте, вы в этом весьма преуспели. Вы одна такая.

Но Энтипи, казалось, не слыхала моих слов.

– Титул вознёс меня настолько выше всех окружающих, что меня саму им ну никак не разглядеть. – Она печально вздохнула. – Никто меня по-настоящему не знает. И не желает знать. Мне иногда начинает казаться... что меня и вовсе нет на свете. Одна видимость.

– Ну что вы! Вот уж чего о вас не скажешь!

Энтипи повернулась ко мне, и лицо её осветила эта её новая, милая и даже немного застенчивая улыбка. Я почувствовал, как живо и недвусмысленно отозвалась на это моя плоть. И постарался переключить мысли на какой-нибудь нейтральный предмет.