Сентименталь

— Вам стало плохо, и я привез вас к Клаусу фон Дирку. Об его искусстве врачевания я был хорошо осведомлен, потому не стал искать кого-то другого, — кажется, эта фраза герра Кноппа была отрепетирована не один раз.

— И что со мной?

— Ничего страшного, — ответил господин. — Всего лишь переутомление. Нужно несколько дней покоя и вы будете в порядке.

— Благодарю вас, — фрейлейн встала с кровати и поклонилась. — Милый Штефан, отвезите меня, пожалуйста, домой.

По лицу герра Кноппа пробежало недоверие пополам с удивлением. Видимо, фрейлейн Эльза до этого никогда не называла его «милым». Он подал ей руку и повел к выходу. Оглянувшись, я заметил, что Хасим Руфди ушел еще раньше. Затем я перевел взгляд на господина, на лице его торжество уже успело смениться задумчивостью. Он не обращал на меня внимания, я же поспешил оставить его одного.

Вряд ли здесь должно было произойти еще что-то, требующее моего присутствия.

Глава VIII

С того дня прошло больше недели, прежде чем я что-то узнал о судьбе фрейлейн Эльзы и герра Кноппа. Господин отстранился от этого дела. Для него все это было лишь экспериментом, закончившимся триумфом. Именно поэтому я ничего не спрашивал у Клауса фон Дирка. К тому же, в наших с ним отношениях давно установился такой порядок, что первым о своих исследованиях заводил разговор он. Я мог позволить себе принять участие в этой беседе, но лишь после того, как ее начнет господин.

И все же, спустя неделю, когда я в очередной раз увидел Агнетт, мы затронули эту тему.

— Прости, что так долго не могла увидеть тебя, но я не хотела оставлять госпожу одну, — повинилась передо мной возлюбленная. Мы действительно не виделись, с тех пор как фрейлейн Эльза оказалась в доме господина. Все мои просьбы о свидании неизменно отклонялись фразой «Госпоже нездоровится, я нужна ей».

Агнетт была с фрейлейн Эльзой днем и ночью, дежуря без устали.

— Что-то случилось? — мне не нужно было изображать любопытство.

— Фрейлейн сама не своя. Днями она спокойна и задумчива. Необычайно мила с герром Кноппом, хотя раньше тяготилась его. Но при этом она будто спит. Стала ужасно рассеянной. Скажешь ей что-то, а она будто не слышит. Иной раз застынет у зеркала и может смотреть так на себя часами, если не окликнешь.

— Может быть, болезнь, от которой лечил ее мой господин, еще не прошла?

— Не знаю. Ночами она плачет. Глаза закрыты, а слезы текут. И жалобно так стонет, будто ей сердце сжимают или мучает кто-то. А с утра вспомнить не может ничего. Я уже что только не придумывала. Мы ходили в церковь, зельем для спокойных снов ее господин снабдил, да только не помогает. От него еще только хуже.

— Как хуже?

— Она «его» звать начинает.

Не нужно было догадываться, кто скрывался под этим «его». Признаюсь, у меня в тот момент что-то сжалось внутри. Значит, не получилось? Значит, сентименталя невозможно приручить полностью, и эксперимент Клауса фон Дирка не удался?

Видимо вопросы отразились у меня на лице, потому что Агнетт придвинулась ко мне ближе.

— Что с тобой, Ганс? Ты так побледнел.

— Я просто подумал, что это все довольно странно.

— Вот-вот, — подхватила Агнетт. — Я тоже решила, что ее околдовали. Когда он к ней пришел, фрейлейн с ним разговаривала вежливо, но холодно. И главное голос холодный, лицо вроде бы равнодушное, а в глазах боль. Будто против своей воли говорит. И хоть он к ней подступается, а она лишь улыбнется и молчит. Он и ушел раздраженный.

— Околдовали? Агнетт, но сама подумай: никакого колдовства не бывает. И потом, любое колдовство должно сниматься святыми отцами. А вы были в церкви. Да и кто мог ее околдовать?

— Да кто угодно. Хоть твой господин.

В тот момент, Агнетт так на меня посмотрела, что мне ужасно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Это был взгляд разгневанной фурии. Она беспокоилась за фрейлейн Эльзу и готова была испепелить всякого, кто встанет на ее пути.

— Мой господин, Агнетт, не колдун. Он — ученый и философ. И нет для него большего оскорбления, чем колдун, поскольку их он считает обычными шарлатанами, которые наживаются на доверчивых людях.

Я постарался произнести все это спокойно и с достоинством. Что более всего меня радовало — я не сказал ни слова лжи. Я описал ситуацию, какой она и была на самом деле. О том же, что мой господин ничего не делал фрейлейн Эльзе, я не сказал, ибо это означало соврать любимому человеку. Мы, влюбленные, часто лжем по пустякам, чтобы не обидеть, но сейчас все было иначе.

И тут же, словно передо мной было наваждение, Агнетт успокоилась. Она прижалась ко мне, и мы пошли дальше.

— Прости меня, — кротко сказала моя возлюбленная. — Прости, что усомнилась в твоем господине. Уверена, что он никогда бы не стал причинять зла фрейлейн Эльзе. И прости за то, что усомнилась в тебе. Нет-нет, не возражай. Ведь я тем самым решила, что ты можешь служить злому человеку. Действительно, это все последствия той самой болезни, которая напала на фрейлейн Эльзу. Разум ее еще в смятении, а потому она бредит. А может, наоборот…

— Что, наоборот? — спросил я, ибо Агнетт, начав говорить, умолкла.