Сент Ив

— Ай, шутник, да вы ж меня уморите! — воскликнул я наконец, утирая слезы.

Содержатель гостиницы окончательно растерялся; он не знал, куда девать глаза, что сказать; впервые он заподозрил, что принял меня не за того.

— Вы, видать, любитель посмеяться, сэр, — вымолвил он наконец.

— О, да! Я известный оригинал, — отвечал я и снова расхохотался. Вскорости, совсем переменив тон, он предложил мне двадцать фунтов; я

запросил двадцать пять, но кончил тем, что согласился на двадцать: по правде сказать, я рад был получить за эту карету хоть что-нибудь и торговался не ради денег, но единственно для того, чтобы любой ценой обеспечить себе безопасное отступление. Ибо хотя военные действия и были приостановлены, но в любую минуту могли начаться вновь: собеседник мой все полон был подозрительности, я читал это в его хмуром взгляде, вновь и вновь на меня устремлявшемся.

Наконец подозрения его вылились в слова.

— Ну ладно, — сказал он, — испытание вы выдержали лучше некуда, но как хотите, а мне надобно исполнить свой долг.

Теперь мне только и оставалось, что взять его на испуг и хоть покуражиться над ним напоследок, а там будь что будет!

— Подите прочь, — сказал я, вставая. — Это уже слишком. В своем ли вы уме? — И словно бы тут же устыдившись такой вспышки, прибавил: — Я не хуже всякого другого понимаю шутку, но вы совсем забылись. Пошлите-ка мне моего слугу и счет.

Оставшись один, я сам подивился своей отчаянной выходке. Я его оскорбил, выгнал вон, вот теперь-то ему и кликнуть полицейского. Но по некоему прирожденному вероломству он невольно избегал прямых путей. И при всей своей ловкости он на сей раз упустил отличную возможность прославиться. Мы с Роули взяли свой багаж и, туманно объяснив, что направляемся «полюбоваться озерами» — какими и где мы пояснять не стали, — пешком покинули дом моего любезного друга, и он нам не препятствовал, лишь, опершись подбородком на руку, провожал нас угрюмым взором, все не зная, не дал ли он маху.

Я полагаю, что с блеском вышел из трудного положения. Я был уличен, изобличен, и мне предложено было поступить, как поступил бы всякий на моем месте, но этот естественный и неизбежный, казалось бы, шаг был бы для меня роковым. Однако я не потерял головы, выдержал характер и против всякого ожидания снова вырвался на свободу — и вот шагаю по большой дороге. Случай этот послужил мне уроком никогда не отчаиваться и в то же время помог уяснить, какая в моем положении требуется предусмотрительность и сколь неверное, сложное, чреватое всяческими неожиданностями предприятие — мой побег! Пример сей — когда жизнь моя висела на волоске из-за сущего пустяка, из-за pourboire — наглядно показывал, сколько опасностей подстерегает нас на каждом шагу. Хотя, строго говоря, самую первую ошибку я совершил еще прежде: ежели бы я не позволил себе сверх меры разоткровенничаться с малюткой Долли, не было бы и всех этих треволнений в Керкби-Лонсдейлской гостинице. Я накрепко запомнил урок и обещал себе не давать отныне волю чувствам. Какое мне, собственно, дело до сломанных фаэтонов и до потерпевших крушение путешественников! У меня и так хватает забот, и безопаснее всего проявлять чуточку больше вполне естественного себялюбия и чуточку меньше неразумного добросердечия.

ГЛАВА XXV Я ЗНАКОМЛЮСЬ С ВЕСЕЛЫМ СУМАСБРОДОМ

О следующих пятидесяти или шестидесяти лье рассказывать не стану. Читателю, верно, уже прискучили дорожные сцены, да и у меня нет причины с удовольствием вспоминать эту часть пути. Мы с Роули больше занимались тем, что старались запутать наши следы, но, как оказалось, отнюдь в этом не преуспели, ибо кузен Ален без всякого труда проследил путь малиновой кареты до Керкби-Лонсдейла, где хозяин гостиницы, должно быть, кусал себе локти, узнав, кого он упустил, а потом — и до ворот почтовой конторы в Эдинбурге. Судьба не благоволила мне, и зачем стану я рассказывать о взятых нами предосторожностях, если они никого не обманули, и об утомительных ухищрениях, которые ни к чему не привели?