Сент-Ив

– Я пользовался всеми встречавшимися мне случаями, чтобы учиться, – объяснил мне мой спутник. – Мало найдется людей, знающих лучше меня сходства и различия наречий или акцентов двух языков.

– При этом вы говорите очень высоким слогом.

– О, я умею делать различие, – ответил законовед. – Я могу говорить с бедфордширскими крестьянами, но, надеюсь, могу и выражаться как следует, разговаривая с образованными джентльменами вроде вас.

– Если вы считаете себя джентльменом… – начал было я, но он меня перебил, заметив:

– Прошу прощения, у меня нет этой претензии, просто я в силу своей обязанности встречаюсь с людьми высшего круга. Сам же я человек простой.

– Бога ради, – крикнул я, – успокойте меня в одном отношении – кто и что вы такое?

– Я не вижу причины стыдиться ни своего имени, ни своего занятия. Честь имею рекомендоваться: я – Томас Деджон, клерк мистера Даниэля Ромэна, лондонского адвоката; наш адрес – Гольборн.

Только по силе охватившего меня восторга понял я, как велик был мой страх. Я бросил палку и вскрикнул:

– Ромэн? Даниэль Ромэн? Старый, краснолицый, большеголовый скряга, одетый точно квакер? Дорогой друг мой, придите в мои объятия!

– Перестаньте! – слабо протестовал Деджон.

Я не слушал его. Страх мой кончился, и мне чудилось, что вместе с моими опасениями для меня пропала и всякаях опасность, что пистолет, блестевший в одной руке моего противника, не в состоянии повредить мне более, нежели чемоданчик, который он сперва держал в другой руке, а затем поставил перед собой как бы для того, чтобы преградить мне доступ к себе.

– Довольно, не то, уверяю вас, я выстрелю! – кричал Деджон. – Берегитесь, Бога ради! Мой пистолет…

Я предоставил ему волю кричать и привлек его к себе на грудь; я сжимал клерка в своих объятиях, я целовал его безобразное лицо, как, наверное, никто не целовал его ни до этой минуты, ни после. В порыве нежности я сбил с него шляпу, сдвинул парик на сторону. Он отбивался от меня и блеял, точно овца в руках мясника. Когда я теперь вспоминаю всю эту историю, она мне кажется нелепой. Я представляюсь себе безумцем за то, что не отнял у него свободы действий; он же является в моих глазах настоящим дураком, так как мог выстрелить в меня и не сделал этого. Однако все хорошо, что хорошо кончается, или как в наше время поют и свистят на улицах:

«Там наверху есть маленький нежный херувим,
Который наблюдает за душой бедного Джека.»

Я слегка разжал свои объятия, но все же держал Деджона за плечи.

– Теперь я вас bien et bel embrasse[13] и вот, как вы, наверное, скажете, снова произнес французскую фразу!

Парик законоведа съехал набок, а сам он имел очень спокойный, но в то же время несколько смущенный вид.

– Мужайтесь, Деджон, – продолжал я, – ваше испытание окончилось, целовать вас больше не будут. Прежде всего, Бога ради, положите ваш пистолет; вы обращаетесь с ним крайне небрежно и можете быть уверены, рано или поздно он выстрелит. Вот ваша шляпа; нет, дайте, я как следует надену ее вам на голову; прежде же поправим парик. Вы не должны дозволять обстоятельствам мешать вам исполнять обязанности по отношению к себе. Если вам не для кого одеваться, одевайтесь ради Бога.

«Надевайте парик прямо
На вашу лысую голову,
Брейте подбородок,
Умывайте лицо.»

– Сочините ли вы что-нибудь подобное? Все обязанности человека в четверостишии! И заметьте, я не профессиональный бард; вы слышали произведение дилетанта.

– Однако, дорогой сэр! – заметил он.

– Однако, дорогой сэр, – повторил я, – я никому не позволю прерывать течение моих мыслей. Вы скажете мне, что вы думаете о моем четверостишии, или, клянусь вам, мы поссоримся!

– Вы большой оригинал, – сказал он.

– Да, – подтвердил я, – и передо мной не менее оригинальный человек.

Он улыбнулся и проговорил:

– Ну, так прослушайте два стиха, заслуживающие внимания как по смыслу, так и по форме:

«Достоинство создает человека; недостаток его – унижает.

Все остальное – тлен и прах».

– Ну, уж это нехорошо! Стихи написал Поп. Это не ваше произведение, Деджон. Поймите вы меня, – говорил я, крутя пуговицу на его груди, – прежде всего стихотворение должно быть моим, моим, сэр. Вдохновение так и кипит в моей груди, потому что – если сказать правду – я дьявольски доволен оборотом дела. Я убежден, Деджон, что вы тоже рады. Да, a propos, позвольте мне задать вам один вопрос; скажите мне как другу, вы когда-нибудь стреляли из пистолета?

– Да, сэр, – ответил он, – два раза в придорожных воробьев.

– И вы, кровожадный человек, вы выстрелили бы в меня? – вскрикнул я.

– В ответ на это я скажу, что вы очень неосторожно размахивали палкой.

– Да? Неужели? Ну, ну! Все это дело прошлое, история старинная, как рассказ о Карле Фарамонде, – это тоже французское выражение, если вам угодно продолжать собирать улики, – проговорил я. – Но мы, к счастью, теперь закадычные друзья, и нами руководят общие интересы.