Сент-Ив

В эту секунду я услышал звук, от которого мое сердце сжалось: кто-то тихонько пробовал повернуть дверную ручку; раньше я не уловил шума шагов. С тех пор, как Роулей ушел, в нашем крыле дома стояла тишина; я и адвокат имели полное право предполагать, что мы совершенно одни; было очевидно что новопришедший, кто бы он ни был, явился к моей комнате с каким-то тайным, может быть, даже враждебным намерением.

— Кто там? — спросил Ромэн.

— Только я, сэр, — ответил слащавый голос Даусона, — я от виконта: он очень желает поговорить с вами по делу.

— Скажите ему, Даусон, что я скоро приду, — проговорил адвокат, — сейчас я занят.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Даусон, и мы услышали, как его шаги удалялись по коридору.

— Да, — произнес Ромэн очень тихим голосом и с видом внимательно прислушивающегося человека, — с ним есть еще кто-то, я не могу ошибиться.

— Мне кажется, вы правы, — подтвердил я, — и вот что беспокоит меня: я не уверен, что второй из бывших здесь ушел. Когда шаги приблизились к верхней площадке лестницы, стало ясно, что идет всего один человек.

— Блокада? — спросил адвокат.

— Осада en régie, — заметил я.

— Отойдем подальше от двери, — сказал Ромэн, — и снова рассмотрим ваше проклятое положение. Без сомнения, Ален был подле комнаты. Он надеялся войти и посмотреть на вас как бы случайно. Это ему не удалось, и он сам стал настороже или в виде часового поставил Даусона. Как вам кажется, которое из двух предположений вернее?

— Конечно, он сам поджидает меня, — сказал я. — Но зачем? Он же не может думать остаться здесь на всю ночь.

— Если бы было возможно не обращать на это внимания! Но вот в чем состоит проклятие вашего положения — нам ни в чем невозможно действовать открыто. Я должен увезти вас из дома тайно, точно запрещенный товар, а как сделать это, когда подле вашей двери стоит часовой?

— Волнением делу не поможешь, — заметил я.

— Не поможешь, — согласился адвокат. — А если подумать, так довольно странно, что я говорил о вашей наружности как раз в то время, когда виконт Ален явился сюда, чтобы посмотреть на ваше лицо. Если вы помните, я говорил, что ваши черты могут значить больше всякого рекомендательного письма. Произвели бы они на мистера Алена то же действие, как и на всех остальных? Что подумал бы он, взглянув на вас?

Мистер Ромэн сидел на стуле подле окна, обернувшись спиной к окнам; я уже стоял на коленях на ковре перед камином, машинально начав собирать разбросанные деньги; вдруг чей-то медоточивый голос произнес:

— Он испытывает удовольствие, мистер Ромэн, и просит присоединить его к числу тех поклонников мистера Анна, о которых вы говорили.

ГЛАВА XIX Дьявол в Амершеме

Никогда люди не вскакивали со своих мест поспешнее, нежели мы с адвокатом в эту минуту. Мы закрыли на засов главные ворота цитадели, но, к несчастью, забыли о калитке для вылазок, то есть о двери в ванную комнату; оттуда-то и зазвучали вражеские трубы, и вся наша оборона оказалась опрокинутой. Однако я успел прошептать на ухо Ромэну:

— Вот вам картина!

Адвокат же только взглянул на меня почти умоляющим взглядом, как бы говоря: лежачего не бьют. Я тотчас перевел глаза на врага.

Он вошел в очень высокой, отлично вычищенной шляпе с узкими, загнутыми кверху полями. Его завитые волосы лежали большими прядями, точно у итальянского шарлатана, — непростительная прическа! Одет он был в толстое байковое пальто с пелеринками, какие носят сторожа, но подбитое дорогим мехом. Виконт не застегивал его, чтобы показать свое тонкое белье, множество драгоценных брелков на часовой цепочке, булавки и запонки. Я заметил, что у него ноги и щиколотки безупречной формы. Не стану отрицать, что между нами существовало сходство; столько не имеющих между собою ничего общего людей говорило об этом, что я не могу заподозрить их в соглашении. Однако лично я нашел, что мы очень мало походим друг на друга. Конечно, многие назвали бы Алена красивым человеком: все в нем — манера держаться, профиль, самоуверенные движения — носило характер бьющей в глаза картинности; я мог представить себе его, наряженного в фантастический костюм, на скачках, мог вообразить себе, как он, гуляя по Пиккадилли, нахально смотрит на женщин, как на него самого с восторгом оборачиваются угольщицы. В эту минуту лицо Алена ясно показывало, в каком он душевном состоянии. Виконт был смертельно бледен; его рот раздвигала усмешка, которую можно было бы назвать гримасой злобной и сухой. Злоба его испугала меня, но в то же время придала бодрости и желания сопротивляться. Ален окинул взглядом мою фигуру с ног до головы, затем поклонился мне и снял шляпу.

— Полагаю, вы мой двоюродный брат? — спросил он.

— Имею эту честь, — ответил я.

— Мне честь, — проговорил он, и его голос дрогнул.

— Кажется, я должен сказать вам: добро пожаловать? — продолжал я.