Сэндвич с пеплом и фазаном

Она взяла очередную сигарету, церемонно закурила ее с помощью маленькой серебряной зажигалки, похожей на лампу Аладдина в миниатюре, и глубоко затянулась.

— Гадость, — произнесла она, и это слово вылетело из ее уст в сопровождении вонючего облака дыма.

На миг она показалась мне скандинавской богиней, выпускающей из себя бурю, или кем-то из четырех ветров, изображаемых в углах старинных карт.

«Сильнее, ветры, дуйте! Завывайте! Раздуйтесь и полопайтесь от злости!»

На миг я будто перенеслась обратно в Букшоу и оказалась в гостиной вместе с отцом, Фели и Даффи, мы слушали «Короля Лира» по «Би-би-си» во время одного из наших принудительных радиовечеров.

А затем я снова оказалась в академии мисс Бодикот.

Я была обескуражена. Голова моя кружилась, и дело было не только в табачном дыме.

— Лови ее, ван Арк!

Это были последние слова, которые я услышала.

Я падала.

В глубокий, пустой и ужасно гулкий колодец.

Я открыла глаза и сразу же пожалела об этом. Осколки света, падающего из окна, пронзали мои глаза иголками.

Я зажмурилась и перекатила голову в другую сторону.

— Тихо, — произнес голос. — Все в порядке.

— Вот, выпей, — сказал другой голос, и к моим губам прижали твердый ободок стакана. Я глотнула, и теплая жидкость побежала по моему горлу.

И тут же мои внутренности запылали огнем.

Я оттолкнула стакан, продолжая моргать от яркого света.

— Фу-у, — произнесла я, утирая рот тыльной стороной ладони.

— Это всего лишь бренди, — произнес голос, и я наконец опознала Джумбо. — Ты упала в обморок. Он поможет тебе взбодриться.

— Это не бренди, — услышала я свои слова, будто голова моя говорила на автомате. — Бренди не содержит гидросульфит калия и серный ангидрид.

Мои вкусовые рецепторы определили наличие этих веществ. Я была уверена.

Эти химикаты были одобрены тридцать лет назад Священной канцелярией в качестве стерилизаторов, консервантов и антиоксидантов для вина, используемого на святом причастии.

И не только в Риме, но и англиканской церковью.

Кто-то стащил это вино из часовни.

Просто здравый смысл и логика.

— Очень хорошо! — произнесла Джумбо, медленно появляясь передо мной в фокусе. — Нам надо быть более честными, Гремли.

Гремли оказалась невысокой девочкой с одутловатым лицом, рыбьими губами и угодливой сутулостью.

— Аргх, — издала она гортанный звук, будто она — творение доктора Франкенштейна.

Интересно, она притворяется или у нее и правда такой голос?

— Ты нас напугала, — продолжила Джумбо. — Мы было подумали, что ты склеила лыжи.

— Извини?

— Склеила лыжи. Дала дуба. Сыграла в ящик. И так далее. С девочками твоего возраста такое случается. Слабость конституции. Недиагностированные сердечные проблемы. Фьюить! И баста.

— Это не про меня, — возразила я, пытаясь встать на ноги. — Я здорова, как лошадь.

Мой голос доносился до меня, словно эхо из другой комнаты.

Джумбо толкнула меня назад указательным пальцем. Я была обессилена.

— Расслабься, — сказала она. — Ты среди друзей.

Так ли? Я перевела взгляд с ее лица на Гремли.

Должно быть, мои сомнения были очевидны.

— Мы друзья, — подтвердила она. — Конечно. Ты же дочь Харриет де Люс, верно?

Молчание было моим ответом.

— Ей здесь поклоняются, как святой, знаешь ли. Разве ты не видела в холле ее святилище?

Я сглотнула и отвела взгляд в сторону окна. На моих глазах проступили слезы.

— Свет… — произнесла я.

— Мы все сочувствовали тебе, когда узнали про твою мать, — добавила Джумбо, прикасаясь к моей руке. — Нам ужасно жаль. Тебе, должно быть, особенно трудно, бедняжка.

Тут я не выдержала.

Я вскочила на ноги, вылетела из комнаты и, ничего не видя, понеслась в маленькую комнатушку в конце коридора, которая, как я впоследствии узнала, именовалась «Картимандуя».

Там я забаррикадировалась в одной из двух кабинок, села на унитаз и хорошенько проревелась.

Успокоившись, я высморкалась в туалетную бумагу, умылась и старательно освежилась с помощью карболового мыла.

Что за неделя!

Одни только последние несколько минут оказались катастрофическими. Я нарушила как минимум три из десяти заповедей, десяти «Не…» британских школьниц: я заплакала, глотнула алкоголь и упала в обморок.

Я изучала свое отражение в мутном зеркале.

Лицо, которое туманно, но непокорно смотрело на меня, было сборной солянкой из де Люсов: смесь черт отца, тетушки Фелисити, Фели, Даффи — и главным образом Харриет. В резком свете ламп, моргавших надо мной, оно напомнило мне, но лишь на миг, одно из этих опрокинутых лиц Пикассо, которые мы видели в галерее «Тейт»: бледная кожа и калейдоскопическая мешанина.

Это воспоминание вызвало у меня улыбку, и наваждение прошло.

Я подумала о выцветших, колеблемых сквозняком плакатов военного времени, висящих в кондитерской мисс Кул на центральной улице Бишоп-Лейси: «Держись!», «Не унывай!» и «Вперед!».

Я сделала глубокий вдох, расправила плечи и отдала сама себе честь.

«Отец гордился бы мной сейчас», — подумала я.

— Служи, Флавия, — сказала я себе сама, поскольку его не было рядом. — Служи, де Люс.

Ван Арк беспокойно шныряла по коридору.

— Бип-бип? — спросила она.

— Бип-бип, — ответила я.