Сэндвич с пеплом и фазаном

Мой взгляд упал на стеклянный шкафчик, откуда Фицгиббон достала для меня халат. Он точно такой же! Оба белые, оба стеклянные. Их купили вместе.

Должно быть, метнувшись к окну, в своем огромном халате я была похожа на гарпию.

Пусть он будет там… пусть он будет там… пусть он будет там…

И да… в замке был ключ! На мои молитвы был дарован ответ.

Одинаковые шкафчики – одинаковые ключи… я очень на это надеялась.

Сжимая холодный ключ в ладони, я пролетела через весь лазарет и услышала желанный «клик», прозвучавший для моих ушей музыкой Бетховена.

Все эти годы никому не приходило в голову, что ключ от бельевого шкафа подходит к аптечке.

Не теряя ни секунды, я отнесла банку с горчицей к раковине, включила кран и подождала, пока побежит горячая вода. Взяла стакан воды, налитой Фицгиббон для Коллингсвуд, вылила ее и снова наполнила – на этот раз водой погорячее. Добавила шесть чайных ложек горчицы и помешала хирургическими ножницами.

– Коллингсвуд! – настойчиво прошептала я, приподнимая ее за плечи. – Выпей!

Ее глаза открылись – на этот раз оба глаза – и бессмысленно уставились на меня.

– Пей! – сказала я. – Ты должна.

Ее губы неловко прижались к краю стакана – так двустворчатый моллюск пытается выбраться из бассейна.

Она поперхнулась, дважды подавилась и отвернула голову.

С учетом ситуации она оказалась удивительно сильной, но я была еще сильнее.

Я отклонила ее голову назад, надавив стаканом, и влила жидкость в горло, удерживая ее все время.

Неприятное мероприятие – все равно что насильно кормить дельфина, но я справилась. В результате я сумела влить половину жидкости ей в желудок, а вторая половина расплескалась на меня, кровать и на пол.

Она кашляла и давилась, всхлипывала и прожигала меня взглядом.

Я стояла рядом с эмалированной миской: колонна силы, облаченная в палатку бедуина. На секунду мне явилось ужасное видение: я в роли Бальтазара на рождественском спектакле в святом Танкреде, и меня заставили петь:

Смирны горькой запах благой

Дар Младенцу в знак роковой:

За виновных умерщвленный

Ляжет во гроб чужой.

Сначала мне показалось, что ничего не происходит: мрак перед зарей, спокойствие перед бурей.

Но это длилось недолго. Коллингсвуд несколько раз удивленно икнула, испустила длинный вздох. Ее лицо стало почти безмятежным, а потом внезапно она сглотнула, уголки губ задрожали, и тут-то из нее и потекло.

Я придерживала ее голову, пока из нее в предусмотрительно подставленную миску выливалось все содержимое желудка.

Это моя импровизированная рвота в лагере подсказала мне блестящую идею: это и знание факта, что прочистка желудка с помощью горчицы – наилучшее, если не единственное, средство от отравления хлоралгидратом.

Дала ли ей Фицгиббон очередную дозу препарата прямо у меня под носом? Разбудила Коллингсвуд, чтобы заставить ее проглотить капсулу или ложку сиропа, или еще хуже – сделала ей укол?

Я ничего не слышала – но это аргумент в пользу шприца, не так ли?

Почему они держат бедного ребенка в сонном состоянии? Чтобы уберечь ее рассудок или причина намного более зловещая? Может быть, она слишком много видела? Или ее поймали на том, что она делает заметки о пропавших девочках?

С жутким лицом Коллингсвуд упала обратно на подушки, восстанавливая дыхание.

Ура-ура!

Но вышло еще не все. Я едва успела снова подставить миску, как ее опять затошнило.

– Извини, – выдохнула она, тяжело втягивая в себя воздух.

Хороший признак, просто отличный! Человек, который в состоянии извиняться, когда его рвет, обладает разумом, способным функционировать на высшем уровне.

Я похлопала ее по спине.

– Еще? – заботливо поинтересовалась я.

Она отрицательно покачала головой.

– Хорошо! – искренне сказала я.

Я подошла к окну, открыла его и опорожнила миску, мысленно извиняясь перед садовником. Сполоснула миску в раковине и убрала ее на место в аптечку, которую я заперла, вернув ключ на место.

– Спокойно, – сказала я Коллингсвуд, переодеваясь в школьную форму. – Постарайся отдохнуть. Но окажи милость: не говори, что я была тут. Ты меня не видела. Ты проснулась, села и внезапно почувствовала себя намного лучше, понятно? Не позволяй им давать тебе лекарства. Если они попытаются, кричи как можно громче, и я тебя услышу. Ясно?

Ее расширившиеся глаза смотрели прямо на меня.

Она кивнула и внезапно зарыдала. Я отвернулась. Нельзя терять ни минуты.

Я была уже в дверях, когда она окликнула меня.

– Флавия…

Я взглянула на нее.

– Та мертвая девушка в камине, – сказала она. – Флаг… завернутая во флаг. Я знаю, кто она.

Глава 17

С шоком порой приходит наэлектризованное молчание: невыносимое, но при этом ты не в состоянии его нарушить. Я не шевелилась, уставившись на Коллингсвуд, а она смотрела на меня, и казалось, прошла вечность.

Я медленно пошла обратно, ставя одну ногу перед другой: топ-топ-топая к ней, словно безжалостный зомби.

– Скажи мне, – попросила я, видимо, слишком грубо, потому что Коллингсвуд сразу разрыдалась.