Съемочная площадка

Дверь распахнулась. Он вошел, и она бросилась к нему. Уин!

— Я окликнул тебя… Я боялся, ты подумаешь, что это Гай. Я боялся, что ты прострелишь мне голову…

— Я вполне могла бы это сделать. Дурачок! Как ты сюда попал? — Он показал ей ключ. Тот самый, что она дала ему давным-давно. — И что ты здесь делаешь?

— Мне позвонил Тодд Кинг. Он сказал, что я могу понадобиться тебе.

Да, да, очень. Спасибо тебе. Тодд.

— Честно говоря, я приехал из-за одного. Я боялся, что ты собираешься убить Гая, и хотел помешать тебе. Я бы не мог допустить, чтобы Дженни пришлось пережить это. Чтобы она жила, как и я, не зная правды.

Сердце ее упало.

Он приехал только ради Дженни.

— Да, я так и собиралась сделать — убить Гая. Я собиралась сидеть здесь и ждать его, а затем убить, когда увижу, как он приближается. Застрелить его! Я боялась, что он выйдет сухим из воды, выйдет на свободу и опять примется за свое. Изобьет и изувечит какую-нибудь молодую девчонку, возможно, даже и убьет ее. Сьюэллен Роузен сказала, что мой долг перед ним и Дженни — поскольку все считают его ее отцом — поддерживать его, пока не закончится суд. Она считает, что это справедливо, но я уверена, что это не так, потому что я знаю правду о нем, я знаю, что он заслуживает смерти. И мне хотелось уничтожить его, стереть с лица земли, чтобы он больше не считался отцом Дженни.

Но затем я поняла, что это трусливый путь, и я уже давно иду этим путем. Просто застрелить его — и никаких разговоров. Застрелить его — и никакого суда. И никто не узнает, что Кэсси Блэкстоун Хэммонд в свое время вышла замуж за чудовище. Нет, хватит. И я решила наконец встать в полный рост и проявить мужество. Теперь я хочу встать прямо перед Гаем и бросить ему в лицо: «Ни за что на свете я не буду поддерживать тебя и лгать, притворяясь, будто у нас благополучная семья». И как ты выразился, я не допущу, чтобы Дженни пришлось пережить это — чтобы я его убила, а она бы всю жизнь мучилась, не зная, зачем я сделала это, убила я его из-за ненависти или ревности. Нет. Я хочу, чтобы был суд. Моего суда над ним мало. Его должны судить люди, присяжные, весь мир. А что касается Дженни, то я скажу ей позже, когда она подрастет, что своим отцом она может гордиться. А пока я собираюсь объяснить ей, что человек делает себя сам, и это зависит только от него самого, а не от того, кем были его отец или мать. И что ей не надо жить, чувствуя тяжесть или боль. Ей просто надо быть самой собой. Я надеюсь, что она вырастет сильной и мужественной, что она не будет бояться жизни, бояться проявить себя.

Я понимаю, что уже поздно, очень поздно, но я собираюсь наконец встать и сделать то, что нужно — нужно мне самой.

Она посмотрела ему прямо в лицо. С него еще не исчезло выражение обиды, которое ей было так знакомо. Слишком долго. Значит, для них уже все слишком поздно. Слишком поздно для них. Он же сам сказал: он приехал только ради Дженни.

Она храбро улыбнулась ему.

— Так что, как видишь, все будет хорошо. И у Дженни все будет хорошо. Теперь можешь возвращаться, возможно, не с таким уж легким сердцем, но все же, надеюсь, ты немного успокоился.

Она заметила, как сузились его глаза, как всегда, когда он напряженно думал или улыбался. Она смотрела, как он переваривает то, что она ему сказала. Она смотрела, как он взвешивает свою обиду на нее, все то зло, что она причинила ему, позволив своей трусости и своим дурацким идеям одержать над ней верх, оставив его и, увы, его дочь где-то на заднем плане. Какая ирония! Она позволила страху перед своей матерью — перед тем, что может сказать или подумать о ней мать, — встать между ними. А теперь ее мать даже и не осознает, что происходит вокруг нее. Но сейчас ей некогда думать об этом. И она не вправе винить его в том, что он не может простить ее. Уже слишком поздно, и ей надо его отпустить.

Неужели это так? Она слишком долго ждала, надеясь, что все произойдет само собой. Может настало время проявить инициативу, что-то изменить в своей жизни самой? Изменить для них троих — Дженни, себя самой и Уина.

Она протянула к нему руку.

— Знаешь, что я натворила своей трусостью? Я вычеркнула из жизни пятнадцать своих лет и пять наших лет. Но неужели все так и останется? Неужели мы не можем поставить точку и прекратить это бессмысленное растрачивание своей жизни? Разве мы не можем забыть о прошлом и жить сегодняшним днем? Сегодняшним моментом, настоящим. Я пытаюсь измениться, пытаюсь наконец вырасти. Не изменится только одно — это то, что я люблю тебя. — Она улыбнулась ему. — Дай мне возможность показать тебе, как сильно я люблю. Ты мне когда-то говорил, чтобы я забыла прошлое. Неужели ты сам не способен на это? Может, ты тоже забудешь о прошлом и будешь со мной вместе? — Она посмотрела ему в глаза, пытаясь засмеяться. — Ты не пожалеешь, обещаю тебе. Я, Дженни и я, мы будем так сильно любить тебя!.. Чем больше мы будем расти, тем сильнее. И что ты на это скажешь?