Съемочная площадка

Похоже, Сюзанна завела роман с каким-то заметным политическим деятелем, который во всем помогал ей, но, к несчастью, был женат. Они уже обсуждали проблемы, связанные с его разводом и их браком, но все это, конечно, могло погубить его карьеру, а что касается ее, то она не знала, к чему приведет огласка скандала — послужит ли это ей во благо или карьере тоже придет конец. Так что этот вопрос пришлось пока отложить. Но Поли пригрозил, что, если она вздумает бросить его, выдаст их обоих. Он поведает об их романе какой-нибудь бульварной газетенке и не преминет обратиться и к корреспонденту солидного издания. Ее, конечно, волновала карьера любовника, но больше она была озабочена собственной судьбой. Ее карьера держалась на имидже, созданном фирмой «Дюрель косметикс». Она была их моделью, их официальным представителем, их продукция носила ее имя. Помада от Сюзанны, пена для ванн от Сюзанны и так далее, а больше всего ценились духи от Сюзанны… Ей нельзя было допустить и намека на скандал. «Если б только он так не зависел от меня. В конце концов он должен делать собственную карьеру, а не сосать мою кровь, подобно пиявке».

Когда мы с Сюзанной в последний раз говорили о Поли, она клялась, что не спит с ним. И сейчас я не удержалась:

— Только не говори, что все еще не спишь с ним.

— Исключительно в тех случаях, когда он берет меня силой, — ответила она.

— Не может быть, Сюзанна!

— Ты просто не знаешь. Он действительно насилует меня. В первый раз это случилось после вечеринки у Уэса — так зовут моего политика и его жены. Там был помощник Уэса, Боб Джинг, который выдавал себя за моего любовника, чтобы жена Уэса ничего не заподозрила. Я вернулась домой. Поли встретил меня в халате… небритый и, как всегда, пьяный. Вот что он заявил: «Ты трахаешься с этим сукиным сыном, а теперь ты трахнешься со мной» и схватил меня за сиську. Я испугалась, что он порвет платье, единственный экземпляр фирмы «Товито», которое я одолжила на вечер. И я закричала: «Прекрати, мерзкий пьяница! Мне это платье отдавать!» А он и ухом не повел, повалил на диван и принялся мучить. Я ужасно боялась за платье, а когда он схватил ртом мой сосок, то до смерти перепугалась, что он откусит его! Моя подруга Поппи как-то рассказала мне об одной девице по имени Юнис, у которой мужик откусил сосок, потому что она стала сопротивляться, когда он повалил ее. И я решила подчиниться, чтобы спасти свое платье и свой бедный сосок…

С меня достаточно. Я не желала слышать больше ни слова.

— Мне пора, Сюзанна, — сказала я. — Надо кормить Меган.

— Ради Бога, Баффи, пусть этим займется няня.

— У меня нет няни, и я кормлю грудью.

— Невероятно! Ты продолжаешь работать, у тебя на руках ребенок, и ты даже не обзавелась няней. И кормишь грудью? Боже мой, Баффи, ведь тебе всего двадцать два. К двадцати трем годам твои сиськи повиснут до колен. Неужели тебе все равно, что ты губишь свое тело, единственное тело, которое тебе дано? — «О, ради Бога, Сюзанна, заткнись!» — Я просто хочу сказать, Баффи, — продолжала она, — что ты зря родила ребенка в двадцать два года… В расцвете лет ты связала себя по рукам и ногам, не говоря уже о том, что у тебя на груди и животе остались растяжки! Вряд ли Тодду по душе эти растяжки на твоем теле.

— За Тодда не волнуйся, — огрызнулась я. — Он счастлив, что у него есть ребенок, есть я, есть мои растяжки и все такое прочее.

— Да не обижайся! Ты же знаешь, что я желаю тебе добра… Правда, Баффи, я так рада за тебя. Я постоянно думаю о тебе. Вас уже трое: ты, Тодд и ребенок… — ворковала она.

Клео и Лео прислали из Блумингдейла посылку для малышки — стеганое одеяльце с аппликациями из розовых и зеленых слонов и комплект крошечных рубашечек, украшенных картинками разных зверей. Внутри лежало письмо.

«Дорогая Баффи!