Съемочная площадка

Джун Зингер Съемочная площадка

Старшей дочери Шарон Басшеба

Выражаю свою благодарность Хербу Кацу за многое, но прежде всего за огромную поддержку, помощь и верную дружбу.

КОГДА-ТО ПОСЛЕ…

В ваш дом приходит человек,
Безродный, неизвестный,
Но ваша дочь находит в нем
Ей родственную душу.
Пусть он в лохмотья обряжен,
Да и повадки странны,
В ее глазах он — дивный принц,
Что розами увенчан.
Вот пошептались, прилегли.
Старух увещевания
Легко отбрасывают прочь,
Как смятые простынки.
Пока они неспешно пьют
Мир грез из общей чаши,
Им неизбежная судьба готовит испытания.
Кошмары обретают плоть,
Прикрасилось уродство,
Достоинство лежит в пыли.
Кого карать за это?
Как им понять: кто лютый враг,
Кому себя доверить,
С кем хлеб заветный разделить
И чьи дары отвергнуть.
Порою в кладах скрыта смерть,
А мусор прячет ценность.
Все можно мигом потерять,
У лжи отмычек много.
Воскликнув: «Можно потерять!»
Он и исчез бесследно.
Коварством не согреешь рук,
Не даст тепла тот хворост.
Ей суждено весь век бродить
По искривленным залам
И знать, что навсегда умолк
Тот день поющий.
Потом привыкнет не грустить,
И утешаться малым, —
Хоть чашкой чая, например,
У тихого камина.

ШАРОН БАСШЕБА ЗИНГЕР

ПРОЛОГ 1984

Одеваясь для банкета по случаю завершения работы над «Белой Лилией» в Четвертой студии звукозаписи в «Кинг Студио», я не могла не думать о сне, который видела накануне. Мне приснилось общежитие колледжа в Огайо, ободранная квартирка, бедно и скудно меблированная, где живет симпатичный парнишка, которому не исполнилось еще и двадцати. Мне также снилась красивая рыжеволосая девушка на фоне ярко-синего западного неба.

Я вздохнула и натянула атласный бледно-желтый комбинезон, босоножки с ремешками почти до колен, затем откинула голову и яростно расчесала волосы, поэтому, когда выпрямилась, они легли как надо — пышной копной. Затем перетянула бриллиантовый фермуар на нитке жемчуга так, чтобы он оказался ровно посередине шеи. Теперь я была полностью готова. Этот прием устраивался в честь того, что «Белая Лилия» — фильм, который на несколько месяцев отстал от графика, и на несколько миллионов превысил смету, который, как считали голливудские циники, уже успевшие заключить множество пари по этому поводу, никогда не будет закончен — наконец-то готов к выходу на экран.

Прием по всей вероятности должен быть очень интересным. Круглые столы, накрытые белыми с люрексом кружевными скатертями, множество живых белых цветов, в основном лилий, в фарфоровых вазах, украшенных металлическими листьями и виноградными гроздьями. В подсвечниках тоже лилии, но фарфоровые. На столах тарелки из драгоценного лаликского фарфора и хрустальные бокалы в стиле Наполеона III; вилки с ножами — имитация столового серебра Марии-Антуанетты, еще одной не очень-то умной дамы, также не сумевшей сохранить голову. Меню обещает быть чрезвычайно изысканным — устрицы в шампанском, яйца-кокотт, голуби, фаршированные золотистым изюмом, а на десерт шоколадный белый мусс, щербет и маленькие, покрытые белой глазурью пирожные в форме — ну разумеется же — лилии.

Обычно подобные банкеты бывают более скромными, однако «Белой Лилии» требовался особый толчок, и, хотя подобные студийные банкеты обычно устраивались для актеров и работников студии, этот был организован для журналистов — чтобы произвести на них впечатление богатством постановки, соблазнить их вкусной едой, шампанским и изысканностью обстановки и, обольстив их нашими звездами, заставить полюбить наше, уже приобретшее дурную славу произведение. Возможно даже, что эта дурная слава пойдет скорее на пользу картине, чем во вред. В наше время трудно что-нибудь сказать заранее. В кинопроизводстве гораздо больше риска и волнений, чем в жизни тех, кто исполняет роли.