Семиклассницы

Третий пункт: «Дружба». И здесь ответ ясен и скор: «Во время опасности жертвовать жизнью для друга».

Четвёртый пункт: «Счастье».

Снова тупик: «Что это — счастье? Я хочу, чтобы скорее кончилась война и никогда не было войн. Чтобы нашёлся Лёнька Михеев. Чтобы к Жене вернулся отец. Чтобы хорошо было маме, Кате и мне. Чтобы всем людям было хорошо! Что такое счастье?»

Видно, Наташа неважный философ, она не умела найти формулу счастья. Можно исписать пять страниц, останется недописанных десять. «Какая у меня в жизни самая главная цель?» — опять пришло ей в голову. Она не могла решить вопроса о счастье, не зная своей главной цели. Изучить все науки? Наташа вернулась к первому пункту и скептически покачала головой. С какой стати она приплела сюда астрономию? Что-то она запуталась со своим планом на всю жизнь, придётся на время его отложить.

Кстати в прихожей раздался звонок, пришла с работы мама. Взвизгнув от радости, Наташа загребла с буфета охапку грязных тарелок и пустилась на кухню.

— Ой, мамочка! А я чаю не успела тебе вскипятить. Раздевайся, отдыхай, я мигом. Потом поговорим, ладно, мама?

Мать положила на стол авоську с капустной запеканкой и машинально взяла исписанный листок. Взяла, прочитала, долго раздумывала. Оглянувшись, она увидела свой запущенный дом. Серый слой пыли на рояле и книгах, брошенный веник, свалка какого-то хламья под столом, куча золы у печурки, в углу седые усы паутины. Мать вздохнула, присела к столу и дописала в Наташином плане пункт пятый:

«Дорогая моя дочь! Сегодня я простояла в цеху двенадцать часов на ногах. И так хочется, чтобы дома тебя дожидалась прибранная комната, горячий чай на чистом столе, хоть немного уюта! Должно быть, ваша мать, девочки, начинает стареть. Ей захотелось заботы».

История на географии

Утром из окна своей комнаты на седьмом этаже Дашенька видела восходящее солнце. Оно являлось над серебристо-голубым туманом, затянувшим восточный край неба, сначала в виде чуть выгнутой кроваво-красной полоски, и, поднимаясь, принимало форму величаво-спокойного царственно-пурпурного диска. Облака и утренние тучки, застигнутые в полусонном небе восходом, словно по удару смычка, загорались всеми цветами — от оранжевых и золотых до изумрудных, как морское тихое дно. Снег на крышах, румянясь, теплел. Трубы фабрик не дымили, а курились светлым дыханием.

Волшебство длилось всего несколько мгновений. Затем солнце бледнело, краски в небе стихали, утро шло своим чередом.

Подсторожив у окна эти несколько коротких мгновений, Даша думала с нежным и острым замиранием сердца: «Длинный мир! Хочу жить, жить бесконечно! Хочу радоваться!»

Но стоило чуть повернуть голову — над столом фотография Зои. Мраморный лоб с размётанными волосами (казалось, они влажны от мук), гордо и горестно сомкнутые губы.

Они не давали Дашеньке забыть о войне. Помни, помни, обыкновенная девушка, и в это утро война! Кто-то в последний раз увидал восход солнца…

У Даши был свободный от уроков день, но она в обычный час вышла из дому. Крепкий бодрый морозец встретил на улице Дашеньку, скрипел под ногами, резал щёки, как щипцами прихватывал уши, подгоняя веселее шагать, наслаждаться упругим холодом воздуха и свежим запахом снега. Выпавший за ночь, нетронутый снег лежал на скамейках сквера, накрыл шапками телеграфные столбы, расселся в ветвях деревьев белыми гнёздами.

День был ярок и звонок и как-то особо, по-зимнему, душист.

К остановке подошёл седой от инея, обросший зелёными сосульками трамвай. Вскочить разве на подножку да махнуть на лыжную станцию? Укатить куда-нибудь далеко, в деревенское поле, надышаться на целую неделю, чтобы грудь ломило от мороза и радости!

Трамвай пронзительно забренчал, дёрнулся, как будто с усилием отрываясь от места, и рельсы под колёсами загремели, наполняя улицу звоном льда и железа.

«Не сегодня, — сказала себе Даша. — Но в следующий выходной обязательно».

Она предъявила в проходной будке паспорт, миновала заснеженный двор и вошла в госпиталь. В дверях Даша невольно остановилась, привыкая после яркого света к полумраку, в котором долго ничего не могла различить, а привыкнув, разглядела в глубине вестибюля девушку. Девушка с ленивой медлительностью расстёгивала перед зеркалом больничный халат. Увидев в зеркале Дашу, она обернулась. У девушки было матово-бледное лицо, подстриженные скобкой волосы и тёмные, подведённые глубокой тенью глаза, казавшиеся от того огромными.

— Другие продежурят ночь и хоть бы что, а я зверски хочу утром спать. Бессовестно кисну после ночного дежурства!

Она истомлённо потянулась, постояла, закинув на затылок руки, и резко опустила, словно бросив вдоль тела.

— Если вам нужен главврач, придётся подождать, — снимая и аккуратно складывая халат, сказала она Даше.

— Мне нужен политрук.