Семидесятые (Записки максималиста)

Когда Сталин собрал в конце 1942 года иерархов русской православной церкви, он спросил их, что правительство может для них сделать. Недавно выпущенные из тюрьмы иерархи замахали руками: им ничего не надо от Богом поставленного главы правительства. Сталин твердо заявил, что надо им многое, в том числе духовная академия, семинария и, конечно, "Журнал Московской Патриархии". Он тут же распорядился, чтобы журнал открыли, передав его редакции денежные и бумажные фонды журнала «Безбожник». Затем Сталин стал развивать мысль о том, что поскольку церковь от государства отделена и им, церковникам, неудобно будет ходить в ЦК, то нужен орган, который стоял бы между церковью и государством. Такой орган — Комитет по делам русской православной церкви — вождь и предложил иерархам. "Во главе Комитета мы поставим тов. Карпова, знаете его?" Иерархи знали начальника отдела НКВД по борьбе с религией и церковью: Карпов бросал их все эти годы в тюрьмы и лагеря. Церковники замолвили было словечко о том, что Карпов их гонитель, но тов. Сталин, нисколько не смутившись, сказал, что раньше партия поручала тов. Карпову преследовать церковь, и тов. Карпов выполнял это поручение. А теперь партия поручает ему охранять церковь и ее деятелей, и он будет охранять.

19 февраля

Еду на 3–4 дня в Ленинград за письмами Войно-Ясенецкого и навестить "маму".[4] Ленинград. Мамочка мне рада. Я — тоже. Гуляли, толковали, вспоминали прошлое и ушедших. Всегда с почтением вспоминаю ее Роберта. С него пошел и я как личность мыслящая. Убили человека незаурядного, может быть, даже талантливого и по уму, и по воле.

Был у проф. Михаила Валентиновича Войно-Ясенецкого. Хождение к детям моего будущего героя для меня — мука. Все трое сыновей — профессора и одновременно жирные, самовлюбленные и трусливые свиньи. Боятся меня, боятся сказать слово, дать мне лишнюю бумажку, лишнее письмо, фотографию. Трижды приезжал к Михаилу и только однажды получил пачку писем. На этот раз мне выдана новая порция и снова на короткий срок. Они, конечно, отца не любили и памятью его не дорожат.

Зная историю их детства и юности, понять их могу, но как-то не хочется. Дело в том, что Владыка Лука своим упорным «поповством» изрядно усложнил жизнь своих детей. Многие годы пробыли они детьми "врага народа". Но затем тот же отец, во время и после войны, став лауреатом Сталинской премии по медицине, осыпал своих потомков заботами и протекцией. Одного сына закрепил возле академика И. Орбели в Ленинграде, другому устроил службу в институте академика Филатова в Одессе. Не знаю уж, какие личные способности проявили эти профессора, но страх и подозрительность сохранили они на всю свою жизнь.

22 февраля. Ленинград

29 лет назад, 22 февраля 1942 г. был арестован мой школьный товарищ Роберт Радомысльский. Через три дня его не стало. Мама-Люба как будто спокойнее в этом году воспринимает трагическую дату. Годы ослабили боль. Но и тогда, в голодном блокированном Ленинграде, узнав от секретаря военного трибунала о расстреле сына, она пошла на работу в аптеку, целый день проверяла рецепты, не ошиблась ни разу и только поздно вечером вернулась в свой пустой дом, чтобы рыдать и звать своего дорогого Рубушку. Сила оглушающего удара была в тот момент так сильна, что мать не могла до конца осознать — сына уже нет. Расстреляли, когда ему не исполнилось и 20-ти.

24 февраля

Мои очерки прошлых лет грешат крикливостью, восторженностью (неуместной) и наклонностью всюду устремить свой указующий перст. Я тоже не избежал каленой печати эпохи. Нас всегда стращали «объективизмом». Хотя именно «объективизм» — наиболее верный угол зрения на любые события и особенно на развитие личности. Надо (для того, чтобы написать полную правду об ученом) стать на позицию экзистенциализма. Сартр вслед за Кьеркегором говорит о том, что "существование предшествует сущности". Сначала просто человек с его душевным и умственным миром, а потом этот человек свободной воли делает себя в обществе, в государстве.

25 февраля

Был в медицинском управлении НКВД у Евг. Карловны Шах, читал заключение медкомиссии о Галанскове от 10 февраля. Потом советовался с доктором Варшавским Виктором Иосифовичем. Говорит, что такое состояние в обычных условиях можно было бы излечить амбулаторно дробными дозами пищи, лекарствами и диетой. Но в лагерных условиях самое лучшее — оперировать, у Галанскова — острые боли в экстрогастральной области и напротив желчного пузыря. Все признаки язвы двенадцатиперстной кишки, изменение луковицы. Просил Шах направить его на операцию в Ленинград, где у них больница. Она обещала это сделать, если он даст письменное согласие. Ответ будет через 10 дней. Разговор состоялся дружелюбный, спокойный. Список медикаментов, которыми якобы лечат больного, занимал в официальной бумаге полторы строки — явная липа.

В ЦДЛ состоялся доклад генетика проф. Николая Владимировича Тимофеева-Рессовского. После доклада я отвел его в сторону и между нами состоялся следующий разговор: