Семибоярщина

Вот письма Дмитрия из Кракова, куда он поехал, чтобы представиться королю. Сколько тревог она пережила, пока пришло первое сообщение, что король готов тайно содействовать московскому «царевичу»!

Вот письма (целая стопа их), присланные Дмитрием из похода, пробуждавшие в ней то радость и надежды при известиях об удачах, то уныние и отчаяние при неудачах, ненависть и презрение к нему, к себе за то, что доверилась, как глупая девчонка, жалкому искателю приключений. Но вот наконец и долгожданная грамотка, извещавшая о победоносном входе в Москву: Дмитрий, ее жених, — на престоле, она — простая полька — невеста московского царя! Так велика радость, что не освоить ее, не поверить, что сладкий заманчивый сон готов сбыться. И превращается в явь. Она окружена всеобщим вниманием в Кракове, ее имя у всех на устах, имя будущей московской царицы. Сколько поклонений, почести и лести! Вот письмо, привезенное представителем московского посольства боярином Афанасием Власьевым, приехавшим по поручению «царя всея Руси» в качестве уполномоченного заменить особу «государя» на торжестве обручения. Какие богатства, груды роскошных подарков, привезенных послом: полмиллиона рублей отцу, а для нее ларцы, полные алмазов и жемчуга, чудные меха, короба безделушек, и среди них особенно приглянувшийся ей золотой слон с башней на спине, в которой находится музыкальный механизм, и огромный золотой бык, а в нем туалетная шкатулка. Такие сокровища и во сне ей не могли присниться! Гул восхищения пронесся в толпе, когда, утопая в белой парче, расшитой жемчугами и сапфирами, со связкой ярко горевших алмазных колосьев в волосах, вошла она в церковь, сверкая драгоценностями, сияя счастьем, заражавшим окружавших. Она сознавала, как она была несказанно прекрасна в эти минуты; она преисполнилась уже величавой горделивостью, свойственной ее новому высокому сану. Вся высшая знать Польши во главе с королем, его сестрой, принцессой шведской Анной, с королевичем Владиславом, сенаторы, военачальники, великий канцлер литовский, придворные сановники, представители иноземных государств присутствовали на ее обручении с московским «царем». Ради этих празднеств соединили переходами несколько дворцов на главной площади столицы. Чин обручения совершал сам важный кардинал Мацейовский. При выходе из церкви вся блестящая толпа раболепно склонялась пред ней, и ни на одном лице даже самых недоверчивых недавних отрицателей царского происхождения ее жениха не замечала она теперь тени недоброжелательного сомнения. Как сон, прошел брачный пир, во время которого она сидела рядом с представителем жениха, длиннобородым боярином Власьевым, казавшимся таким страшным и смешным в своих несуразных мешковатых златотканых одеждах. Мелькала мысль, что в стране таких страшных варваров ей придется отныне жить — ей, привыкшей к утонченной культуре Запада. Но она ее не пугала: судя по одному из этих варваров, их, казалось, нетрудно будет прибрать к рукам. Уже теперь, несмотря на высокое полномочие, этот медведеобразный человек пугался, стеснялся ее — маленькой женщины. От радостного волнения она не могла есть, и он не смел прикасаться к блюдам; пили в честь ее или Дмитрия — он срывался с места и простирался ниц. Между тем велеречивые здравицы, полные пожеланий, лести, заискиваний, сменялись одна за другой. Известнейшие поэты Юрковский, Гроховский, Жабчиц слагали в честь нее восторженные рифмы. Сам король, считая ее уже ровней, протанцевал с ней после пира мазурку и на прощанье сказал ей дружественную прочувствованную речь: он говорил об огромной важности занятого ею отныне политического положения, напоминал о высокой задаче, выпавшей на ее долю, — хранить дружбу и мир между двумя великими странами. На нее, недавно скромную простушку, обращались взоры, надежды всей Польши!

Начались сборы к отъезду. Вот письма, полные восторженных, трогательных, ласковых, нежных слов, которые ее царь и повелитель чуть ли не ежедневно присылал ей, умоляя ускорить приезд.

Наконец сборы закончены. Ее сопровождает огромная свита: здесь и сановитые поляки, и духовенство, и в числе их балагур отец Анзерин, и фрейлины, и р качестве гофмейстерины любимая Варвара Казановская. Это ее ближайший двор. Его дополняет сильный отряд нарядного войска. Далее идут купцы, суконщики из Львова и Кракова, знаменитые золотых дел мастера из Аугсбурга и Милана[81], которые нужны в варварской Москве, чтобы искусно оправлять ее самоцветные камни, которыми ее осыплет Дмитрий: для придания пущего блеска драгоценностям варварской Москвы нужны искусные руки западных мастеров, как для политического блеска нужна искусная помощь культурных поляков. Она придумала тогда этот символ, который самой ей очень понравился…