Семья вампиров

Рита с его помощью в самое короткое время стала сильным вампиром. Она вела двойное существование: днем жила среди живых, ловко обманывая их, ночью же становилась вампиром и губила их. Страстная любовь к другу своего жениха, Альфу, заставила ее забыть осторожность и выдала ее, хотя Альф и умер, не успев ничего сказать Карло, не открыв тайны Риты. Прощальное письмо Альфа, вложенное в библию, так и не дошло по адресу. Граф Карло его не видел.

Все же у графа проснулись неясные подозрения и ревность, и он начал следить за Ритой.

Тут граф Карло переживает страшную драму.

«Она какая-то бесстыдная, сладострастная», — пишет он, или вот еще: «Чем больше я за ней слежу и наблюдаю, тем больше захожу в тупик. Она или сходит с ума, или у нее какая-нибудь таинственная болезнь, но болезнь психическая, так как физически она цветет и хорошеет день ото дня».

«Чем объяснить такой поступок, — пишет он дальше. — Рита, тихонько оглядываясь, входит в мой кабинет, берет со стола тяжелое каменное пресс-папье и с силой кидает его в большое простеночное зеркало. Стекло разлетается вдребезги. В ту же минуту она сталкивает с подставки тяжелую китайскую вазу, и та с грохотом падает на пол. Вбегают слуги.

— Ничего особенного, — объявляет холодно Рита, — скажите хозяину, что я нечаянно столкнула вазу, а она, падая, разбила стекло. Идите прочь. — Слуги, переглядываясь, молча уходят».

— Как раз в это время, — рассказывал Гарри дальше, — Карло подвернулась латинская книга «о ламиях». Он взял ее из лесного дома, на память об Альфе, и от бессонницы, которая его преследовала, принялся читать.

Карло признается, что ничего бы не понял в ней, если бы не рассказы старого доктора на эту тему. Тем не менее он не в состоянии поверить в существование вампиров, а тем более причислить к ним свою невесту. «В книге ясно сказано, что «они» выходят из могил, — пишет он. — Затем книга говорит…»

— Впрочем, это я вам прочту, — говорит Гарри, перекидывая листы.

«Книга говорит, что большей опасности подвергаются близкие люди. Если бы это было правдой, я первый должен был бы умереть. А я жив и здоров и никто ко мне по ночам не ходит… вот только я спать не могу… Что это, крик или мне показалось? Вероятно… Фу, какая-то огромная черная кошка подкралась к моей двери, я даже испугался, а увидев меня, она тоже испугалась, шмыгнула по темному коридору и пропала. Откуда она? Кажется, в замке нет такой; должно быть, забрела из соседнего леса. Надо будет…»

19 сентября. Ну, и ночка? Сейчас светит ясное солнышко, а я все еще не могу сбросить ночной кошмар… а быть может, и действительность… а впрочем, я потерял мерило…

19 сентября. Позже Вчера ночью ко мне в комнату заглянула черная кошка и исчезла. Не успел я снова взяться за перо, как ворвался наш сумасшедший доктор. На нем был халат, на голове чесночный венок, а в руках знаменитый кол, с которым он не расстается. Оказывается, что кол у него осиновый, и чтобы добыть его, он ходил куда-то далеко, так как у нас в окрестностях осина не растет.

Старик вбежал и принялся что-то искать в двух моих комнатах. Он заглядывал под кровать, в шкаф, под стулья, за портьеры и даже смотрел в печке.

— Нет его, ушел, — сокрушенно сказал он.

— Да кто ушел, кого вы ищете? — спросил я.

— Да «его». Эхе-хе, понимаю, сюда-то он и не сунется! — весело засмеялся сумасшедший, показывая на знак пентаграммы, вырезанный им на пороге моей комнаты. — Знаешь, — продолжал он, — я двери-то чесноком, чесночком замазал и завесил, так «он» в окно да черной кошкой… сюда, вверх… а я за ним, да видишь, ноги старые, не поспел, ушел он… — Старик тяжело вздохнул и присел на стул.

Из отрывочных фраз и бормотания я наконец понял, что он завесил чесноком двери капеллы, а сам сторожил «его» с колом. Выходило, что пресловутый стариковский персонаж является Ритой. Будь передо мной не старый друг моего отца, я бы вздул его, несмотря на все его сумасшествие. Я думал тогда, что всякий вздор, даже сумасшествие, должен иметь меру. Пока я соображал, как образумить старика, он вдруг опомнился, вскочил, схватил меня за руку и зашептал:

— Идем, идем, «он», наверное, у итальянца, у художника, засосет «он» беднягу..

Пробовать вырваться нечего было и думать, и я покорно пошел, вернее, побежал за сумасшедшим. Он быстро взобрался по лестнице, на третий этаж, где живет итальянский художник, и затем мы, словно воры, тихо стали красться по коридору.

Мы подошли к комнате итальянца. Старик осторожно приотворил дверь. Комната была залита лунным светом, окно открыто, и занавес на нем отодвинут. Каково же было мое удивление, а потом бешенство, когда я увидел, что Рита, моя невеста, полулежит на груди итальянца, прильнув к нему чем-то, что мне показалось страстным поцелуем. Должно быть, я что-то крикнул, потому что Рита подняла голову, обернулась… и о ужас, ужас!.. При ярком свете месяца глаза ее светились сладострастием и злобой, а по губам текла свежая, алая кровь.

— Видишь, видишь, — закричал старик и кинулся вперед… Сильный порыв ветра хлопнул створками окна, взметнул штору и ударил ею по старику, тот упал.