Семенов-Тян-Шанский

Врачи предупреждают — нельзя переутомляться. Он отшучивается: «Дело — лучшее лекарство от переутомления».

Петр Петрович надевает парадный мундир со всеми орденами, с андреевской лентой через плечо. В пышном зале государственного совета, из толпы сенаторов и царских министров он выделяется не мундиром и орденами. Мировая слава ученого, авторитет крупного общественного деятеля сопутствуют ему. Сам премьер-министр Витте называет его «почтенным старцем, к мнению которого прислушивается государственный совет».

Петр Петрович занимает свое место, встряхивает белой гривой, расправляет бороду. Слушает, как противники громят так называемый «маньчжурский вариант» Амурской дороги. А проведение дороги через Маньчжурию имеет государственное значение. Его географическая, экономическая и политическая значимость огромна. В маньчжурском варианте заключены неисчерпаемые возможности для освоения русского Дальнего Востока.

Петр Петрович просит слова. Страстно, убежденно защищает он маньчжурский вариант. Приводит неотразимые доказательства. Сенаторы слушают с напряженным вниманием. Большинство из них склоняется на его сторону: еще несколько минут, и он как победитель сойдет с трибуны…

И вдруг острая, пронизывающая боль опаляет сердце. Перед глазами возникают оранжевые, зеленые, белые круги. Он наклоняется вперед, цепляется за края трибуны и падает без сознания.

Заседание государственного совета прерывается. Петра Петровича бережно поднимают, выносят на руках…

Он очнулся в постели. В изголовье сидит жена, над ним стоит врач. Взгляд Петра Петровича встречается со скорбным неосуждающим взглядом жены. Он приподнимает с подушки голову и слабым, неприятным для себя голосом спрашивает:

— А как с проектом Амурской дороги? Прошел он или нет?

— Успокойся ты ради господа! — отвечает жена. Он ищет ее теплую руку. Берет, сжимает пальцы, ласково гладит. Вялая улыбка появляется на посеревших губах.

Он еще раз побеждает болезнь. Снова появляется в Географическом обществе, в государственном совете, но тревожные мысли уже не покидают его. Жизнь близка к закату. Кажется, совершено все, что возможно. Что еще осталось доделать? Да, вот надо передать коллекцию Эрмитажу. Только там она будет в полной сохранности.

Он вызывает представителей Эрмитажа, быстро, деловито оформляет передачу коллекции. Оставляет у себя лишь несколько особенно любимых картин. Сотрудники Эрмитажа перевозят в свои хранилища сотни его картин и несколько тысяч гравюр. «Отныне Эрмитаж обладает первым в мире собранием картин голландской и фламандской школ в период зарождения, наивысшего расцвета и начала упадка», — заявляют они в печати.

Петр Петрович третирует свои восемьдесят семь лет, он смеется над ними, когда приходят друзья. Андрею Достоевскому, который навещает его чаще других, он декламирует «Вакхическую песню»:

Подымем бокалы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!..

Андрей Достоевский, его помощник по Географическому обществу и его же биограф, поражается этой кипучей деятельности и неиссякаемой энергии своего шефа. Достоевский записывает в свой дневник:

«Он всегда бодрый, энергичный и вечно занят какой-нибудь работой, причем работа его нисколько не тяготит… Необыкновенная память, редкая эрудиция и строгая логичность мысли помогают ему легко работать. Какой-нибудь обширный труд увлекает его на долгое время, и он, отрываемый заседаниями, разными посетителями, деловыми разъездами по городу, старается не пропустить ни одной минуты даром и тотчас садится за свой стол. Но утомление начинает чувствоваться. Петр Петрович временно откладывает свою работу и обращается к другой. Разборка энтомологических коллекций — сравнительно довольно легкое занятие. Он переселяется в другую комнату, наверх, и там, пересматривая коробку за коробкой, производит первичную сортировку жуков, определяет их, подкладывает этикетки, мелким почерком вставляя в них необходимые даты. Иногда при этом он что-нибудь декламирует про себя вполголоса…

Замечательно, что при этом он никогда не пользовался никакими справочниками или словарями. Феноменальная память сохранила ему все, что он когда-либо усваивал из книг».

Дом его всегда переполнен и друзьями и неизвестными посетителями. Он принимал всех, охотно беседовал с молодыми учеными, живописцами, путешественниками. Но больше всего любил он встречи со старым другом Григорием Потаниным. Потанин жил в Томске, в столицу наведывался редко, но когда приезжал, то уже не разлучался с Петром Петровичем.

В свой последний приезд осенью 1913 года Потанин с волнением шел на Восьмую линию Васильевского острова. Его пугало здоровье учителя и друга. Петр Петрович встретил Потанина доброй, хотя и утомленной, улыбкой, усадил на скамеечку под мексиканскими кактусами. Кактусы цвели ярко и пламенно.

Петр Петрович сказал, показывая на цветы:

— Нe могу налюбоваться. Это какие-то живые самоцветы из далекой Мексики.

— Если заговорил о самоцветах, то получи. — Потанин открыл шкатулку из кедрового дерева.