— Да, конечно. Динамики, естественно, составляли систему двусторонней связи. По нижнему передавалась записанная на пленку музыка. Она не прекращалась весь день и ранним вечером. Верхний динамик большую часть времени молчал и включался извне. Сначала слышался щелчок, и через несколько секунд начинал говорить мужской голос — всегда только мужской. И вот однажды произошло следующее. Мужчина передавал обычные инструкции о том, что скоро принесут обед и я должен выйти в спальню, но вдруг случилась заминка. Он замолчал, и я услышал его сердитый… нет, скорее раздраженный, возглас. Такой, как если бы он отмахивался от осы. В этот момент послышалось какое-то звяканье и одновременно с ним резкий прерывистый шум. Затем все прекратилось, и он продолжил говорить.
— Как бы вы могли это объяснить, сэр?
— Ну… Я бы сказал, что он случайно опрокинул на пол большую стопку бумаг и небольшой стеклянный предмет. То, что могло оказаться на полке или столе.
— Первоначально вы сказали, что звяканье было похоже на звук колокольчика.
— В какой-то мере действительно похоже.
— Кто-нибудь из вас слышал еще какие-нибудь странные звуки? Не только в динамике. Может быть, шум автострады или пролетающего самолета?
Они оба отрицательно покачали головой. Затем Арчер заметил:
— Обеды всегда были с пылу с жару, а блюда приносили на открытом подносе, так что кухня была где-то поблизости.
— У вас не осталось воспоминаний о дороге к месту заключения и обратно?
О переездах никто из них ничего не помнил. На постельном белье и других предметах в помещении, где их содержали, не было никаких меток или бирок изготовителя. К столу подавались чистые белые салфетки.
После ухода посетителей Буш прослушал плёнку с записью беседы. Как он и ожидал, ничего существенно нового в их показаниях не обнаружилось. Разочарования, однако, он не испытывал. В его работе приходилось сдерживать любые эмоции. Не допускалось ни радости, ни печали, только работа, планомерная и кропотливая работа. Дом, если, конечно, это был дом, возможно, находился в районе с известняковыми породами и имел довольно разветвленную подвальную систему, где было оборудовано помещение для содержания похищенных. По всей видимости, такой дом должен иметь приличные размеры. Если бы поблизости пролегало шоссе или авиатрасса, то они не могли бы не услышать ночью хоть отдаленный шум дорожного движения или пролетающих самолетов. Следовательно, либо в подвале обеспечена звукоизоляция, либо дом расположен где-то в сельской местности… причем, скорее всего, последнее, поскольку присутствие соседей для Торговца нежелательно. Возможно также, что дом стоит на склоне холма. Прерывистый шум… Ветер, опрокинутая стопка бумаги? Звяканье? Оброненный предмет бижутерии, дребезжащий стакан?
Он поднялся и начал медленно расхаживать по комнате. Все предвещало долгое, изнурительное расследование. Вероятно, преступником использовался крытый фургон — на угнанных машинах далеко не уедешь. Придется взяться за карту местности и замеры времени. Торговец скрывался к северу от Саутгемптона и к юго-востоку от Хай-Уикома. Большого значения это не имело. Прямой дорогой преступник никогда не воспользуется, — он будет зависеть от места, времени и расстояния. Тивертон находился в Девоне, а Кроуборо — в Суссексе, добрых двести миль друг от друга.
Думая о перышке, Буш налил себе вина. Когда оно залетело в открытую дверь? Когда приносили еду? А может быть, занесено в комнату на грязной подошве? С кухни? Теперь редко кто ощипывает птицу на кухне. Но если так, то должно быть подсобное хозяйство. Совершенно естественно, что похититель перед освобождением заложников производил обыск. То, что он забрал ложку, само собой разумеется. Но перо!.. Зачем ему понадобилось забирать перо? Из принципа? Заложники должны быть освобождены в том же виде, в каком он их похитил? С ложкой все ясно. Она заметно помогла бы расследованию. Но при чем здесь перо, небольшое коричневатое перышко длиной чуть больше дюйма? Может, он не обратил бы на него внимания, если бы перо ничего не значило? Изъятие пера свидетельствует о нежелании преступника, чтобы оно попало в распоряжение следствия. Значит, можно предположить, что он либо проявил приверженность своим принципам, либо посчитал, что это перо в руках опытного орнитолога могло приобрести существенное значение… А где он умудрился достать хлорпромезатин? Внезапно промелькнула мысль: если то перо принадлежало курице, утке или индейке, то вряд ли его потеря что-нибудь изменяла. Но окажись та птица редкой и необычной, ситуация меняется.
Глава 3