Семейные тайны

Во-первых, если Игнатий Федосеевич и лечил кого из благородных сословий, то тех лишь, кто обращался в Головинскую больницу, а таковых имелось не так и много. Среди частных же пациентов Ломского ни одного князя, боярина или дворянина не было, одни лишь купцы да мещане. Во-вторых, супруга доктора, Евдокия Ильинична, урождённая Сенина, оказалась целительницей, преимущественно по женской части. В-третьих, вот среди пациенток Евдокии Ломской боярыни с боярышнями да дворянки составляли подавляющее большинство, хватало и купчих, а мещанок почти что и не имелось. Получалось, что вдвоём супруги Ломские лечат москвичей всех сословий, поэтому когда Шаболдин отметил изрядное богатство семьи доктора, мы с Елисеевым не удивились.

Принесли ореховую и закуски. Мы выпили по рюмочке, закусили и я поспешил поделиться пришедшей мне в голову мыслью:

— А ведь доктора многое о своих пациентах знают... И многое могут узнать. Так что наш добрый доктор вполне может быть и соучастником шайки вымогателей...

— И правда, Алексей Филиппович, очень может такое быть, — подхватил Елисеев. — Откуда-то ведь узнавал Малецкий о делишках купцов, с коих потом деньги вымогал! Надо будет проверить, кто из известных нам жертв Малецкого лечился у Ломского, — Фёдор Павлович сразу принялся переводить вопрос в область розыскных действий.

— А я посмотрю, кто из девок с Аминовской блядни лечился у Ломского или просто в Головинской больнице, — добавил Шаболдин. — Тем более, там ближе в Христофорову больницу идти, и если кто в Головинскую ходит, уже подозрительно.

— Тогда я возьму на себя узнать, поддерживал ли Бабуров связь с Ломским, когда служил у Эйнема и мотался потом неведомо где, — решил и я сделать вклад в розыск сообщников Малецкого.

Мы все втроём посчитали, что за такое надобно выпить, что без промедления и совершили.

— Борис Григорьевич, — на волне такого подъёма пришла пора продвинуть и свой интерес в общем деле, — не узнаете, есть ли среди тех, кто знал Бабурова лично, по школе там или по службе в больнице, изографы?

— Узнаю, если есть, — отозвался Шаболдин. — А зачем вам?

— Не мне одному, — отметил я. — Одно дело, будете вы у тех же девок или ещё у кого просто так про Бабурова выспрашивать, так не все его по фамилии знают. И другое — если портрет покажете.

— Этак и я велю губному изографу Лизунова нарисовать, — Елисеев оценил идею первым.

— Да, Алексей Филиппович, умеете вы удивить! — Шаболдин принялся наливать по третьей. — Прямо как тогда с пулей от литтихского штуцера! Простите великодушно, — осёкся он, сообразив, что мне о гибели Аглаи вспоминать неприятно. [1]

— А что было с той пулей? — захотел узнать Елисеев, не поняв особенностей момента. Ну да, ему-то откуда знать...

— Да вот, Алексей Филиппович подсказал, как убедиться, что пуля выпущена именно из определённого оружия, — пояснил Шаболдин.

— Отстрел пули и сличение следов на ней с имеющейся? — переспросил Елисеев. — Так это вы придумали? — повернулся он ко мне. — Нам эту методу из городской управы лет пять назад спустили, я сам с её помощью Гложевича изобличил, мерзавца, что отца родного из-за наследства застрелил, да пытался выдать это за нападение неведомых разбойников.

Ну вот, и это в дело пошло, теперь меня знают не только как изобретателя колючей проволоки. Нарабатывается репутация-то, однако...

— Моё почтение, Алексей Филиппович, — когда я подтвердил, что да, моя идея, Елисеев встал и поклонился. — Что ж, будем, стало быть, вместе розыск вести.

Мы выпили по последней и в ожидании кофе и сладостей успели посетовать на то, что нет пока законного повода взяться за доктора Ломского. Несколько отстранившись от беседы приставов, я прислушался к предвидению, которое настойчиво подсказывало, что браться за Ломского надо. Хм, похоже, чего-то я тут всё-таки не понимаю, раз предвидение подсказывает то, что и так было принято исключительно путём обычных умственных рассуждений... Но тут принесли кофе, и мне стало не до разбирательства с особенностями своих ощущений.