Семейные тайны

Ладно, не будем отвлекаться от лейтенанта. То, что в данном случае ничего ему не светит, это понятно. Непонятно другое — если Юрий не дурак, а такого впечатления он на меня не произвёл, должен же он соображать, что таких денег, чтобы Бельские хотя бы просто приняли его кандидатуру к рассмотрению, ему взять ни при каких обстоятельствах неоткуда. И что у него тут может быть в активе другого? И главный вопрос — как он себя поведёт, когда узнает, что распорядиться судьбой Александры родители планируют совершенно не устраивающим его образом? Нет, появления на Яузе кораблика о шести пушках я не опасался, но это же не единственное, чем желанный самой княжной, но отвергнутый её родителями жених может усложнить мне жизнь! А уж перспектива жить с женой, которая влюблена в другого, мне вообще никоим образом не улыбалась. Тут, конечно, могла бы помочь любовная магия, не зря же Катя фон Майхоффен меня ей учила, [3] но это был бы, пожалуй, крайний случай. В общем, надо как-то из всего этого выбираться, желательно, чтобы все остались довольными. Так оно, конечно же, не выйдет, но уж с наименьшими потерями для себя выкручиваться нужно, это точно!..

[1] Ушное — суп (от слова «уха»)

[2] Старший помощник командира корабля

[3] См. роман «Пропавшая кузина»

Глава 7. Общими усилиями

Харлампий Пафнутьев Лизунов, тридцати одного года от роду, православного вероисповедания, мещанин, родившийся в Москве, проживающий в доходном доме купца Яблокова, нумер седьмой по Подкопаевскому переулку, квартира двадцатая, женатый на Аграфене Петровой, урождённой Семёновой, мне не нравился. Очень не нравился. Не то чтобы он обладал какой-то отталкивающей внешностью, обыкновенный типаж московского купеческого приказчика в процветающем деле. Не то чтобы он как-то неуверенно или, наоборот, нагловато держался, так, в меру побаивался. Не то чтобы я ощущал в нём лживость или ещё что, хотя, конечно же, всю правду говорить он явно не стремился, нет. Он не нравился мне просто так, сам по себе. Вот сидел бы он просто, молчал и не шевелился, всё равно бы я испытывал к нему откровенную антипатию. Кстати, тем, что у меня никак не получалось понять причины этой антипатии, он мне не нравился особенно сильно.

Старший губной пристав Елисеев обещание своё исполнил, и сейчас я присутствовал при допросе Лизунова. Вопросы Лизунову Елисеев задавал вроде как и не особо важные, зато спрашивал много и часто, не давая приказчику много времени на обдумывание ответов. Если я правильно понимал, Фёдор Павлович загонял Лизунова в ловушку, чтобы тот либо сказал что-то такое, что противоречило бы его предыдущим ответам, либо проговорился о чём-то, о чём раньше не говорил вообще. Пока что, впрочем, это приставу не очень-то удавалось, что, ясное дело, тоже мне не нравилось. В особенности не нравилось то, что Лизунов никак не признавался в получении от Малецкого им и Бабуровым платы за молчание о его беседах с другими посетителями лавки, да и о самом Бабурове почти ничего не говорил.

Но, как известно, если постоянно и целенаправленно бить в одно и то же место, рано или поздно это приводит к успеху. Вот и Елисеев пробил-таки стену умолчания, которую Лизунов так старательно строил между собой и губным сыском. Видимо, приказчик уже запутался, что он говорил и чего не говорил, потому и брякнул лишнего.

— Нет, ваше благородие, из блядни на Сивцевом Вражке уже потом приходила девка, летом дело было. Петька её и привёл.

— Петька — это Бабуров? — уточнил Елисеев.

— Ну да, — Лизунов, похоже, сам не понял, что он только что ляпнул.

— Значит, ты, Лизунов, с Бабуровым встречался и после того, как он из лавки ушёл, — как бы безразлично отметил пристав.

— Н-ну... это... да, — повинился приказчик.

— Так что ж ты, через семь гробов твою душу, господину старшему губному приставу Шаболдину врал, что Бабурова после того не видал?! — рявкнул Елисеев. — Как ту девку звали?!

— Ал-лия, — кое-как пролепетал Лизунов. — Ж-ж-жангулова...

— А в блядне ты у неё был?

— Ни разу, ваше благородие, я ж человек-то женатый! — почти искренне возмутился приказчик.

— А Бабуров зачем её приводил? — с усмешкой поинтересовался пристав.

— Так сладости покупать у нас, — поведал Лизунов. — У них же гости до сладкого охочие, и, видать, не только по бабской части, — сально ухмыльнувшись, добавил он.

— И часто она покупала?

— Да каждую седмицу ходила, — меланхолично пояснил приказчик. — Только вот третьего дня да в запрошлый и прошлый четверг другая уже была, Гуля. Сказывала, померла Алия. Да мне-то с того что? Что Алия покупала, что Гуля теперь, всё одно ж покупают, а мне с тех покупок копеечка малая тоже идёт.

Что-то слишком уж спокойно Лизунов про Жангулову говорит, знает, мерзавец, что сама она никому и ничего не скажет. Уж не сам ли к тому руку приложил?