Семейные тайны

— Не сомневаюсь. Правда, я тоже проводил кое-какие исследования. Давай испытаем мой способ. — Он тронул губами ее губы, потерся о них, ласково, но настойчиво. Они смягчились, потеплели, раскрылись. Языком он теребил ее язык. Она вздохнула. — Да, на мой взгляд, отличный способ, — тихо пророкотал он. — Отлично помогает. А ты как считаешь?

— Установлено, что оральная стимуляция тоже весьма действенное средство от стресса.

Он хмыкнул.

— Пожалуй, ты так скоро сведешь меня с ума. Налить вина?

Сибилл не стала допытываться, что он имел в виду под выражением «сведешь меня с ума».

— Не откажусь. Хотя, наверное, зря. Я ведь за рулем.

Не сегодня вечером, подумал Филипп, но лишь улыбнулся в ответ.

— Присаживайся. Я мигом.

Он исчез в другой комнате, а Сибилл вновь сосредоточилась на дыхательных упражнениях. Наконец волнение немного улеглось, и она принялась осматривать квартиру.

Центральное место в гостиной занимал уголок для беседы. В середине стоял квадратный журнальный столик с большим парусником из венецианского стекла. В двух медных подсвечниках белели толстые свечи.

В дальнем конце комнаты она увидела небольшой бар и два табурета с черными кожаными сиденьями, а за ним — плакат, рекламирующий бургундское вино. На нем был запечатлен улыбающийся французский кавалерист, сидящий на бочонке с бокалом и трубкой в руках.

Белые стены украшали произведения искусства. Над круглым стеклянным столом с витыми ножками висела гравюра в рамке — реклама шампанского «Татенж» с изображением элегантной женщины — конечно же это сама Грейс Келли! — в роскошном черном вечернем платье, выглядывающей из-за хрустальной флейты с пузырящейся жидкостью. На другой стене она заметила гравюру Хоана Миро и изящную репродукцию Альфонса Мухи «Осень».

Лампы в стиле «ар деко», на полу — пушистый светло-серый ковер, широкое незанавешенное мокрое от дождя окно.

Сибилл решила, что эклектичная гостиная оформлена со вкусом, свойственным энергичному умному мужчине, умеющему совмещать несовместимое.

Она любовалась коричневой кожаной скамеечкой для ног в форме поросенка, когда в комнату вернулся Филипп с двумя бокалами в руках.

— Симпатичный поросенок.

— Мне он тоже понравился. У тебя, наверное, был интересный день. Рассказала бы.

— Я даже не спросила, может, у тебя какие-то планы на вечер. — Она отметила, что Филипп одет в джинсы с мягкой черной толстовкой, но без обуви на ногах. Однако это отнюдь не означает…

— Теперь есть. — Он взял ее за руку и подвел к дивану. — Ты сегодня встречалась с адвокатом.

— Ты знал?

— Мы с ним приятели. Он держит меня в курсе событий. — Филипп был глубоко разочарован тем, что она не сообщила ему о своей поездке в Балтимор. — Как прошла встреча?

— Думаю, нормально. По его мнению, опекунство вам обеспечено. Правда, мама отказалась подтвердить мое заявление.

— Она сердится на тебя?

Сибилл глотнула вина.

— Да, сердится и, без сомнения, очень сожалеет, что по глупости рассказала историю своих отношений с твоим отцом.

Он взял ее ладонь.

— Я понимаю, тебе сейчас тяжело.

Сибилл взглянула на их переплетенные пальцы. Как непринужденны, естественны его прикосновения, рассеянно подумала она. Будто ничего проще в мире не бывает.

— Я не ребенок. А этот маленький инцидент, который произвел сенсацию в Сент-Кристофере, вряд ли долетит через Атлантику до Парижа, так что она скоро оправится от потрясения.

— А ты?

— Жизнь продолжается. Как только формальности будут улажены, Глория перестанет беспокоить тебя и твою семью. И Сета. Для себя она, полагаю, так и будет искать неприятностей, но здесь уж я поделать ничего не могу. Да и не хочу.

Равнодушие, думал Филипп, или просто защитная реакция?

— Но даже после того, как все формальности будут утрясены, Сет останется твоим племянником. Никто из нас не запретит тебе видеться и общаться с ним.

— Я ему чужая, — без всякой интонации в голосе констатировала она. — У него теперь, слава Богу, другая жизнь, и своим вмешательством я буду только напоминать ему о кошмарном прошлом. Просто чудо, что жестокость Глории не оставила в его душе более глубоких шрамов. Своим нынешним благополучием он обязан твоему отцу, тебе, твоей семье. Мне он не верит, Филипп. И у него нет на то оснований.

— Доверие нужно заслужить. Ты должна к этому стремиться.

Сибилл встала, подошла к темному окну и устремила взгляд на огни города, расплывающиеся в струях дождя.

— Когда ты перебрался в дом Рея и Стеллы, когда они помогали тебе изменить жизнь, изменить себя, ты стремился поддерживать связь с матерью и со своими приятелями в Балтиморе?

— Моя мать подрабатывала проституцией. Она ненавидела меня. Мои приятели торговали наркотиками и занимались воровством. С ними у меня не было ничего общего, как, впрочем, и у них со мной.

— И тем не менее. — Она повернулась к нему лицом. — Моя позиция тебе ясна.

— Ясна, но я с ней не согласен.

— Думаю, Сет согласится.

Филипп отставил свой бокал и поднялся с дивана.

— Он хочет видеть тебя на своем дне рождения в пятницу.

— Это ты хочешь меня там видеть, — поправила его Сибилл. — И я очень признательна, что ты добился на то разрешения Сета.

— Сибилл…