Семейные тайны

— Садись, — повторил он с едва заметным раздражением в голосе. — Сейчас принесу сумку и пиджак. — Он усадил ее на пассажирское сиденье. — Но машину ты не поведешь. И ночью я тебя одну не оставлю.

У нее не было сил спорить. Она чувствовала себя опустошенной и жалкой. Только бы добраться до гостиницы. Она сразу ляжет спать. Проглотит таблетку снотворного и провалится в забытье. Думать она не желает. Если начнет думать, к ней вернется боль. И затопит ее.

Из дома вышел Филипп с ее вещами. В его угрюмом лице читалась несгибаемая решимость. Не в состоянии бороться с собственным малодушием, Сибилл закрыла глаза.

Филипп не произнес ни слова. Просто сел рядом с ней за руль, пристегнул ее к сиденью ремнем безопасности и завел мотор. Он не нарушал благословенного молчания всю дорогу до гостиницы. Она не возражала, когда он вошел вместе с ней в вестибюль, не возражала, когда он вытащил из ее сумочки ключ и отпер дверь.

Взяв за руку, он повел ее прямо в спальню.

— Раздевайся, — скомандовал он и, видя, что она не двигается, таращась на него опухшими покрасневшими глазами, добавил: — Боже мой, я вовсе не собираюсь на тебя бросаться! За кого ты меня принимаешь?

Он и сам не понимал, почему вспылил. Может быть, его пронял ее беззащитный истерзанный вид. Он развернулся на каблуках и зашагал в ванную.

Спустя несколько секунд Сибилл услышала шум полившейся из крана воды. В комнату вернулся Филипп со стаканом воды и таблеткой аспирина в руке.

— Выпей. Если сама не заботишься о себе, значит, это должен сделать кто-то другой.

Вода смягчила воспаленное горло, но, прежде чем она успела поблагодарить его, он уже забрал стакан, отставил его в сторону и принялся стягивать с нее свитер. Сибилл покачнулась, моргая в недоумении.

— А теперь ты примешь горячую ванну.

Потрясенная, она и не думала протестовать, позволяя ему раздевать себя, словно куклу. Оставшись без одежды, она поежилась, но продолжала молча стоять. Он подхватил ее на руки и перенес в ванную.

Вода оказалась горячее, чем, по ее мнению, было полезно для здоровья, и едва не переливалась через край. Но высказаться на эту тему ей не удалось: в следующую секунду Филипп завернул кран и приказал:

— Откинься на спину, закрой глаза. Делай, что говорю! — добавил он с такой неожиданной силой в голосе, что она безропотно повиновалась и не разжала век, даже когда услышала стук двери, закрывшейся за его спиной.

Клюя носом, она пролежала в ванне минут двадцать. Не заснула только потому, что боялась утонуть. Да еще не давала покоя мысль, что Филипп вернется, вытащит ее из воды и оботрет полотенцем. Поэтому, желая избежать очередного позора, она дрожа сама выбралась из ванны.

С другой стороны, предположила Сибилл, не исключено, что он уже ушел. И кто посмеет его укорить? Подобный постыдный срыв у кого угодно вызовет омерзение.

Но, когда она вошла в спальню, Филипп стоял у входа на балкон, созерцая ночной залив.

— Спасибо тебе. — Понимая, что поставила в неловкое положение и себя, и его, она попыталась хоть как-то искупить свою вину. — Прости…

— Еще раз извинишься, я за себя не отвечаю, Сибилл. — Он шагнул к ней, положил ладони ей на плечи и насмешливо вскинул брови, когда она отшатнулась от него. — Уже лучше, — заключил Филипп, проводя пальцами по ее плечам и шее. — Но еще есть над чем поработать. Ложись. — Он со вздохом подтолкнул ее к кровати. — Секс меня сейчас не интересует. Я хорошо владею собой и вполне способен удержаться, когда вижу перед собой эмоционально и физически истощенную женщину. На живот. Быстро.

Сибилл легла на кровать и не сумела заглушить стон, когда его пальцы начали мять ее лопатки.

— Ты у нас психолог, — напомнил ей Филипп. — Ну-ка скажи, что происходит с теми, кто постоянно подавляет свои чувства?

— На эмоциональном или на физическом уровне?

Он рассмеялся и, оседлав ее, принялся массировать ей спину.

— А я отвечу тебе, док. Их мучают мигрени, изжога, боли в желудке. А когда плотину прорывает, все накопленное выливается наружу таким стремительным и неудержимым потоком, что они не справляются с нагрузкой и заболевают.

Он стянул с ее плеч халат и подушечками ладоней стал давить на мышцы.

— Ты сердишься на меня?

— Нет, Сибилл. Не на тебя. Расскажи мне про тот период, когда Сет жил у тебя.

— С тех пор много воды утекло.

— Ему было четыре года, — не унимался Филипп, сосредоточенно разминая вновь напрягшиеся мышцы. — Ты жила в Нью-Йорке. Там же, где и теперь?

— Да. Недалеко от Центрального парка. Это тихий район. Спокойный.

Привилегированный, добавил про себя Филипп. Богемный Ист-вилледж не достоин доктора Гриффин.

— Две спальни?

— Да. Вторая служит мне кабинетом.

Он почти представил себе ту комнату. Аккуратная, элегантная, каждая вещь на своем месте.

— Сет, наверное, там спал?

— Нет, в ней разместилась Глория. Сета мы положили на диване в гостиной. Он ведь был совсем еще малыш.

— Значит, в один прекрасный день они взяли и заявились к тебе.