А вот и Бахадур. Нет, не похож: у того парня (кого Расул принял за Бахадура) была вельветовая куртка.
- Ты всегда в этом твидовом пиджаке? - странный вопрос Расула, но замешательство Бахадура:
- Да. А что?
- Очень тебе идет! - Неужели Расул и с той обознался? Как ее? Да, Анаханум! - Слыхал, слыхал о твоих блестящих успехах!
- Каких? - недоверчиво спросил Бахадур.
- О служебных, каких же еще?
- Мало ли какие успехи могут быть? - шутит Хансултанов (ох уж эти его шутки! ну, начисто забыл про Зурначиева, рад, что забрали его и командировка затянулась! ).
- Молодец, хорошо шагаешь! - Расулу отчего-то весело. И добрый.- Ну как, Унсизаде не очень? Если что, скажи мне, я этого Унсизаде!..- Ведь Фархада Расул двигал, Фарид тогда и вовсе никому неведом был, школьник. А Расула в те его два года (и тридцать семь дней) хотели в замы к… Фариду.- Что-то не в духе ты, а? Угадал? Я, брат…- И обнимет Бахадура. Они все его, Бахадура, любили: и зятья-шурины, и сестры.
- В отпуск? - спрашивает у Расула.
- Вот-вот! И до тебя допытывались. Может, я снова сюда, а? Рад? Тебе пошло б на пользу. Я б тебя ррраз - и над Унсизаде!
А Бахадур вдруг не в своей тарелке: вроде он дитя перед Расулом, тот игрушки его рассматривает, и любимого Белого Коня, сейчас о дневнике спросит, а там - блеск! к морю как-то шли, и Расул Бахадура на плечи к себе: "Ну как, видишь море?" А он и вправду увидел море, обрадовался; и вроде бы - за глаза ведь, не видя! - они с Айшой недавно кости его перемывали, и он как равный о Расуле (!), соглашаясь с Айшой. Неуютно Бахадуру с Расулом, скован, что-то не так, а что - разобраться не может, в крови потому что детское, он мальчик, а тот - гигант!.. "Расул да Расул!" - говорили часто, а его уши ловили, вгонялось в плоть и кровь,- как теперь изгнать? А вдруг правда? И он - над?!
Потом Аскер Никбин. Рассказывал, когда Бахадур пришел:
- Ну да,- и хохочет щедро, в комнате клокочет его счастливый смех, такой искренний, что смеются все.- Пришли, думаю, за мной, возьмут меня: вот ордер, и все такое!.. Былые страхи живучи, да, да, скрывать не буду, животный такой страх. А еще и бандиты! Помните, как его? ну, расстреляли!.. Словом, Айна меня будит: звонят! Спросонок думаю: телефон? в такой поздний час? А потом вспоминаю, что телефон выключен! Мы его на ночь выключаем.
- А вдруг важный звонок? - прервал его Расул.
- Важный? Одни графоманы ночью звонят, из-за них и выключаю! "Слушай!" звонит, он, видите ли, по ночам пишет, и вдруг гениальный сюжет или строфа,- с кем поделиться? Вот и звонят мне как аксакалу. А разве нет? не пустовать же майдану поэзии, где некогда высился седой поэт-аксакал. Надоело!.. Звонят. Айна тормошит меня: в дверь! три часа ночи! И вдруг страх!
"Кто?" - спрашиваю. Мужской голос: "Откройте, письмо вам!"
"Приносите утром,- я им,- такого еще не бывало, чтоб ночью!"
"Мы должны немедленно!" А я в глазок смотрю - трое за дверью! "От кого?"
"Откройте - узнаете!" "Распечатайте, я вам разрешаю!.." В общем, взыграла во мне кровь, будь что будет, думаю, и что же?! Письмо! В каждом углу пакета сургуч! "Распишитесь". Они, оказывается, как прилетели, должны развезти. А письмо - всего две строчки, но зато какие! "Сердечно поздравляю книгой! Желаю новых успехов!" Откозыряли мне, а я им: "Нет уж!..- говорю.- Айна,- кричу ей,стели скатерть, пировать будем!" Аскер Никбин послал новую книгу, где стихи, поэмы, драмы, даже одна трагедия, кое-что из Пэ Пэ, Прозы Поэта, воспоминания о Поэте-Аксакале, и как напутствовал: "Я ухожу спокойный за нашу поэзию"; миниатюры, кем-то названные маленькими романами, даже интервью: "Как я готовился к роли в кино?" - почти каждое стихотворение с посвящением: и Айне, это когда она однажды поправила его, говоря о своем умении,- не девять пельменей в ложку, а тринадцать! - и он написал, с освящением "Сестрам Аббасовым", воспел культ женщины в родном краю: