Семьдесят два градуса ниже нуля

Тогда Семенов оглянулся и увидел, что Кирюшкин со своей группой отстоял кают-компанию, издыхающий огонь ничего не мог поделать с мокрыми стенами. Но один огненный ручей подполз и принялся за аварийный склад у тороса, а другой украдкой подбирался к волокуше, на которой стояли два запасных движка. Семенов – бегом туда, но Бармин намного его опередил, впрягся в волокушу и, как трактор, увел от огня бесценные движки.

И в ту же секунду в аварийном складе взорвались три канистры с бензином. Вспыхнул трехметровый торос, и горящая многотонная глыба голубого льда словцо увенчала столкновение противоположных стихий – огня и воды… Все это продолжалось от силы минут пятнадцать, прикинул Семенов. А точнее можно спросить у Кости Томилина, он знает, сколько длилась та пленка. К обеду, как раз перед тем, как дизельная запылала, он принес в кают-компанию транзисторный магнитофон, запустил на полную мощность любимые всеми записи Аркадия Райкина, и весь пожар прошел под раскаты хохота. А Костя никак не мог прекратить это кощунство, потому что таскал бочки и баллоны. А когда отгремел последний раскат, огонь обессилел и над станцией воцарилась тишина.

Соляр прогорел, ветер стих, и яркое летнее солнце осветило Льдину. Майна, образовавшаяся на том месте, где стояла дизельная, еще дымилась, снег под ногами почернел от копоти; оранжевая змея кабеля, тянувшаяся от бывшей дизельной, щетинилась лопнувшими жилами, повсюду валялись бесформенные осколки, пустые ведра и беспорядочно разбросанные баллоны, бочки. Первым делом Семенов установил наличие людей: все живы. Травмированных было много, но больше по пустякам: Дугин вывихнул палец. Осокину прожгло щеку, Груздеву, который выбежал на пожар без шапки, подпалило шевелюру, слегка пострадали от огня Томилин и Рахманов. Некоторые работали в воде, другие в суматохе проваливались в снежницы – тем Семенов велел немедленно переодеться и выпить спирту.

Больше всех досталось Филатову. Пока горело, никто не обращал внимания на его руку, а кончился пожар – ахнули: кроваво-черная пятерня без кожи…

Вновь, в который раз за три зимовки, Филатов не давал Семенову покоя. Плюс-минус, актив-пассив… не послужной список у этого парня, а путаная бухгалтерская ведомость! То: «Кому это надо, кто нам за это спасибо скажет?», то – с головой в огонь.

Поняв, что заснуть ему не удастся, Семенов оделся и пошел в медпункт. Филатов лежал на нарах, лицо его резко осунулось, а рука, на которую Семенов старался не смотреть, лежала поверх белой простыни. Рядом сидел Томилин, а Бармин хлопотал над чаем.

– Чай, кофе, Николаич?

– Давай кофе. Что на радиостанции. Костя?

– Нормально. Личных радиограмм две штуки за вахту, Веню, – он кивнул на Филатова, – с рождением поздравляют.

– В субботу за ужином всей станцией чествовать будем, – уловив многозначительный взгляд Томилина, сказал Семенов.

– Учитывая обстоятельства… – начал Томилин и продолжил морзянкой – согнутым пальцем по столу.

– Вымогатель, – засмеялся Семенов, – Саша, нам по двадцать пять, Вене пятьдесят… Твое здоровье, Веня.

– Спасибо. – Филатов чуть улыбнулся. – Вот док грозится через две недели на работу выгнать. Не брешешь?

– Через две недели? – возмутился Бармин. – От силы десять дней, симулянт несчастный!

– Вот видите, – обрадовался Филатов. – Брехун, конечно, а все равно приятно. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман», – как сочинил один умный человек. Вы-то как, Сергей Николаич?

– На конкурс красоты не собираюсь, а в больничном доктор отказал.

– Не поволоки вы меня тогда, – сказал Филатов, – некого было бы с рождением поздравлять.

– Сочтемся славою, Веня.

– Моя вахта была.

– В том, что мачта упала, твоей вины нет.

– На кого ж собак будут вешать?

– Как положено, на начальника.

– Это несправедливо.

– Не беспокойся, шея у меня тренированная, выдержит… Очень болит?

– Откричался, терпеть можно… – Филатов заговорщически переглянулся с Барминым и Томилиным, приподнялся на локте и вдруг горячо выпалил: – Сергей Николаич, давайте простим Осокина, а?

От неожиданности Семенов дернул себя за подбородок и вскрикнул от боли.

– Проклятье!.. Договорились вы, что ли?

– Нет, Сергей Николаич, вы послушайте, – страстно продолжал Филатов, – мы не договаривались, только одно дело Осокину по морде врезать, а другое – ребенку… Как палачи… Пусть у меня рука отсохнет – не могу!

– Температуру мерил, Саша? – Семенов с тревогой посмотрел на пылающее лицо Филатова.

– Тридцать восемь, – кивнул Бармин. – Но не в этом дело, Николаич. Костя, просвети начальника.

Семенов стал читать протянутый Томилиным листок: «Осокину Виктору Алексеевичу. Дорогой папа у нас большая радость про тебя очерк районной газете знатный земляк с фотографией нас все поздравляют мы с мамой очень тебя любим гордимся – твоя Наташа».

– Такие дела, Николаич, – озадаченно проговорил Бармин.

Семенов молча закурил.

– Серге-ей Николаич, – совсем по-детски протянул Филатов, – девчонка-то в чем виновата? Ей-то за что?

– Дядя Вася у него вчера был, – вставил Томилин. – Говорит, что…