Семьдесят два градуса ниже нуля

А между тем птенчик этот, несмотря на свою трогательно юную в глазах походников внешность, давным-давно вылетел из гнезда и ни в чьей защите не нуждался. Ласку, любовь принимал и платил за них сторицей, а на ногах своих стоял крепко, возмещая недостаток жизненного и профессионального опыта неиссякаемой работоспособностью.

– И откуда в тебе силы берутся? – удивлялся Петя, когда Тошка без передышки сменил на траках три пальца, вычерпал из цистерны на две бочки соляра и тут же отправился «колоть кабанчиков» на воду для камбуза. – Худенький такой, щуплый, а работаешь, как вечный двигатель из учебника по физике.

– Сказать правду? – Тошка оглянулся, поманил Петю пальцем и вдруг заколебался. – Не растреплешь?

– Никому! – торжественно пообещал Петя.

– Смотри мне! – пригрозил Тошка, снова оглянулся и шепнул в Петино ухо: – Я робот!

– Че-во? – недоверчиво протянул Петя. – Врешь ты все…

– Да, браток, робот, – расстроенно, выпятив нижнюю губу, повторил Тошка. – Про это один Валера знает. Ночью подзаряжает меня от аккумулятора и смазывает суставы сгущенкой. У нас как раз кончилась. Не подкинешь?

Петя оторопело протянул Тошке банку, и тот ушел, приложив напоследок палец к губам.

Если бы в Тошкину тайну был посвящен не Валера, а кто-нибудь другой, Петя сдержал бы данное им обещание. С неделю он томился, а потом не выдержал и под страшным секретом поделился с Валерой своими сомнениями. Тактичный Валера сделал вид, что его бьет кашель, вытер слезы и дал понять, что Тошка пошутил. Возмущенный Петя целый день подчеркнуто не обращал на Тошку внимания и простил только тогда, когда лжеробот в порядке извинения вымыл пол на камбузе.

Подобные шуточки скрашивали Тошкину жизнь, но было бы опрометчивым утверждать, что они составляли ее смысл. Тошка страстно любил посмешить и себя и людей, но острым от природы умом понимал, что если веселого нрава достаточно, чтобы обрести симпатию походников, то завоевать их уважение можно только делом. Иной раз, когда обсуждались важные вопросы, его так и подмывало включиться на равных, внести толковое предложение, но великая сила инерции! – каждое Тошкино слово вызывало улыбку, потому что всем было ясно, что ничего серьезного он не скажет. Не находили юмора в его словах – искали в жестах, не находили в жестах – видели в мимике, в общей, что ли, Тошкиной конфигурации.

Сегодня Тошка не выспался и чувствовал себя непривычно плохо. После ужина, пока из балка не выдуло тепло, трепался с Ленькой, рассказывал всякие небылицы про Нюрку и других девчат, а когда закрылся в мешке, устыдился своей болтовни: Нюрку он любил, по возвращении собирался на ней жениться и ее измену воспринял болезненно. Лучше бы не читал Борис ту радиограмму. Хорошо еще, что взял себя в руки, отшутился… Вспомнил популярную песенку: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло», попробовал убедить себя, что повезло именно ему, но не очень в этом преуспел. Поспал всего часа два, со звоном будильника поднялся трудно, еле разжег капельницу. В тамбур по нужде вышел – голова кружилась, руки-ноги не слушались, даже испугался, не заболел ли. После завтрака несколько часов грел соляр и масло, заправил тягач, а когда забрался в кабину – двигатель завести сил не осталось. Заводил – зубами скрипел, только в дороге понемножку и отошел. Незаметно, значит, накапливалась усталость, вытекали силы, как песочек из больничных часов. Вот тебе и робот, вечный двигатель!

Впервые Тошка порадовался, что не надо никого развлекать веселой болтовней, а можно просто вести тягач по колее и о жизни подумать, что ли, помечтать о самом тайном своем и заветном.

А думал Тошка о том, что, хотя удачно складывается его судьба, нет у него полного счастья. И причина этому одна: всю жизнь, сколько он себя помнил, никто и никогда не относился к нему серьезно! Никто не догадался заглянуть ему в душу, понять, что бравада его напускная. Даже Валера Никитин, самый чуткий и человечный, «сейф» для чужих секретов и переживаний, Валера, с которым уже две тысячи километров сижено в одной кабине, и тот не давал себе труда спросить: «О чем ты, парень, думаешь, что у тебя на душе?» Посмотрит ласково, погладит взглядом по шерстке и навострит правое ухо: давай, братишка, вытаскивай из закромов свежую байку, развлекай.

Сам виноват – всю жизнь хохмил и скоморошничал, приучал людей к тому, что Тошка – паяц, теперь попробуй переубеди. За двадцать лет никто совета не спросил, раскрывал рот – отмахивались: погоди, мол, не до шуток. А ведь было что сказать, и не раз!

До армии работал трактористом, колхоз большой, земля хорошая, а председатель никчемный, с воробьиным умишком; только и делал, что орал на всех без толку и перед начальством каблуками щелкал.