Семь возрастов смерти. Путешествие судмедэксперта по жизни

Как по мне, процесс оплодотворения — это настоящая гонка без правил с мизерными шансами на победу.

Это теория Дарвина во всей своей красе — победа достается самому сильному, приспособленному и быстрому сперматозоиду. Маленькие, медленные, бесхвостые сперматозоиды, увязшие в маточной слизи, плывущие не в ту сторону или не по той фаллопиевой трубе… Все они обречены на поражение. У них нет ни малейшего шанса на то, чтобы первыми пересечь финишную черту, по мере приближения к которой страсти накаляются. Если на старте вероятность того, что вы станете собой, составляла всего одну миллиардную, то к моменту оплодотворения она достигла почти ста процентов. Процесс зарождения человека — настоящее чудо. И это еще до того, как начнется его развитие.

Женщина, может, и рождается со всеми готовыми яйцеклетками, но мужчина продолжает производить сперматозоиды с момента полового созревания и до самой смерти. Благодаря мейозу, важнейшему для эволюции событию, когда ДНК делится пополам и слегка перемешивается в рамках подготовки к созданию нового уникального человека, все сперматозоиды генетически слегка отличаются друг от друга.

Производство сперматозоидов занимает около трех месяцев, и для этого процесса необходимо, чтобы мужские половые гормоны были на должном уровне. У человека возраста Джея эта производственная линия, может, и работает на полную катушку, но у готовых сперматозоидов ограниченный срок годности. Они ждут в яичках своего вызова, и если из-за отсутствия сексуальной активности в течение двух недель его не происходит, начинают разрушаться. Что же делать с этим потенциальным переизбытком? Наш бережливый организм их перерабатывает, расщепляя на отдельные химические составляющие, чтобы использовать повторно. Возможно, для производства новых сперматозоидов. Или, может быть, клеток кожи. Или, например, ногтей.

Простата Джея была на зависть компактной, размером с мячик для гольфа, какой и должна быть. Она выглядела крепкой и здоровой, без каких-либо бугорков, образующихся по мере того, как человек рывками стареет (этот процесс никогда не бывает равномерным).

Простата находится прямо под мочевым пузырем, который я как раз вскрыл, чтобы проверить на предмет каких-либо нарушений. Он представляет собой бледно-розовый шар, состоящий из переплетенных полосок сильных мышц с перекрещенными волокнами. Мочевой пузырь твердый на ощупь, и щипцами его толстые стенки просто так не повредить, хоть и можно разрезать ножницами. Когда берешь его в руки, он напоминает другой активный мышечный орган — сердце. Оно на ощупь мягкое справа и чуть тверже слева, а мочевой пузырь выглядит куда более готовым к суровой жизни на улице, чем любая часть нежного сердца.

Моча выходит наружу по тому же пути, что и сперма: через уретру. Эта тонкая трубка тянется вниз от мочевого пузыря, проходит прямо через простату, а затем соединяется с пенисом. Нетрудно понять, почему первой жертвой любой проблемы с простатой становится именно мочевой пузырь — при каких-либо помехах ему приходится прилагать больше усилий для вывода мочи, из-за чего он со временем неизбежно растягивается.

Какую же помеху может создать простата? Примерно у каждого третьего мужчины в течение жизни эта железа увеличивается в размерах — в достаточной степени, чтобы сдавить проходящую через нее уретру и затруднить выход мочи. Такой вот непродуманный у нас в организме водопровод. У каждого восьмого мужчины, и я в их числе, диагностируют более злокачественное увеличение — рак простаты.

Этот юноша прожил недостаточно долго, чтобы столкнуться с такими проблемами. Даже после смерти, даже столь покалеченное, тело Джея так и дышало молодостью, намекая на долгую жизнь, которая его ожидала. Была ли его смерть ужасным несчастным случаем, или же произошло нечто куда более зловещее, как считала полиция? Знал ли он, что Амелия умерла? Может, он подозревал, что убил ее? Когда столь внезапная, трагическая смерть происходит в юном возрасте, сложно не прийти к выводу, что она стала развязкой сильнейшего кризиса личности.

Как же мне посчастливилось, будучи подростком, наткнуться на книгу о судебной медицине, которая направила меня в жизни.

Я понимал, что должен хорошо учиться в школе, чтобы достичь хотя бы первой ступени в этой карьере: поступления в мединститут. Я не хотел отвлекаться от своей цели и изо всех сил избегал рискованных ситуаций. Сделала ли меня осторожным смерть матери? Или же все дело было в удаче? А может, в амбициях? То, как сильно гордился отец тем, что первым в семье получил ученую степень, и, как следствие, верил в важность образования, определенно передалось и мне. А может, из-за огромной любви — или страха — к этому человеку, который воспитал меня практически в одиночку, — а любовь и страх запросто могут идти рука об руку, — мне хотелось вести себя хорошо, чтобы радовать его?