«Смерть в старости неизбежна, но смерть до старости — нет. В прежние века считалось, что людям отведено жить семьдесят лет, и лишь каждый пятый доживал до этого возраста. Теперь же для некурящих жителей западных стран ситуация обратная: примерно лишь каждый пятый умирает раньше семидесяти, и уровень смертности среди некурящих продолжает падать, подавая надежду, что, по крайней мере в развитых странах, в будущем смерть раньше семидесяти станет редкостью. Чтобы эта надежда сбылась, необходимо найти способы ограничить огромный ущерб, наносимый в настоящее время табаком, а также довести до сведения не только миллионов жителей развитых стран, но и гораздо большего числа людей в других странах, насколько те, кто продолжает курить, сокращают тем самым свою ожидаемую продолжительность жизни».
Моя собственная жизнь подтверждает слова этого великого эпидемиолога. В год моего рождения ожидаемая продолжительность жизни составляла 69,17 лет: чуть больше для женщин, чуть меньше для мужчин. Я еще не достиг этого возраста, так что все еще остается шанс упасть замертво, когда мне стукнет 69,17. Между тем к тому времени, как я дожил до своих шестидесяти восьми, обойдя стороной многие жизненные опасности и бросив курить, моя ожидаемая продолжительность жизни взлетела до куда более обнадеживающих восьмидесяти трех лет.
Я подвергал свое сердце опасности, выкуривая и выпивая слишком много и долго, но есть один фактор риска, которого мне посчастливилось избежать.
Будучи клинически подтвержденным, он продолжает вызывать множество вопросов, затрагивая прежде всего пожилых членов нашего общества, хоть и коснулся напрямую каждого, кому пришлось уйти на длительное время в самоизоляцию в период введенных из-за пандемии карантинов. Этот фактор — одиночество. Большинство из нас понимает, какую важную роль в нашей жизни играют друзья и близкие: без них мой мир определенно был бы намного меньше. Между тем жизненные перемены и утраты привели к тому, что многие представители моей возрастной группы оказались полностью одинокими.
Учитывая загадочную и недоказанную связь между ишемической болезнью сердца и одиночеством, могу предположить, но только лишь предположить, что в одном из моих дел убийцей было одиночество. Можно было бы ожидать, что после 23 тысяч проведенных вскрытий я позабыл многие из них. Но только не это.
В 1990 году я был увлеченным молодым судмедэкспертом, которому не терпелось применить на практике очень многие годы подготовки. Каждый раз, когда звонил телефон, я мчался на вызов на всех парах, и однажды днем меня вызвали в морг Суррея. Предыдущей ночью прошел сильный шторм, и, выехав за черту города, я увидел сваленные на обочине большие обрезанные ветки упавших деревьев. Что-то подсказывало мне, что причиной моего вызова стал именно шторм.
В морге меня встретили помощник коронера и всего один очень молодой констебль[51] в окружении всевозможных коробок и полиэтиленовых мешков. Я не увидел привычных запечатанных пакетов с уликами, что вкупе с необычно малым количеством полицейских[52] говорило о том, что все ресурсы были брошены на устранение последствий шторма, и кто-то принял решение: ни покойный, ни это дело не имели особого значения.
Помощник коронера объяснил мне, что упавшее из-за сильного ветра дерево обнажило захороненные у его основания человеческие кости. Этот лес находился неподалеку от Доркинга, но люди туда почти не ходили: когда-то он был частью большого пространства, где размещались огромные сады, однако вся эта красота была разрушена, и место обнаружения тела было крайне заросшим и почти не знало гостей. Оно, может, и осталось бы незамеченным, если бы сегодня туда не направили человека, чтобы оценить ущерб, нанесенный деревьям вчерашним ураганом.