Семь верст до небес

Как живая шевельнулась занавеска. Я отскочил от стола. Прислушался. Выглянул в окно. Обошел дом. Нет, то был ветер. Я вновь засел за рукопись Тарлыкова: ах, как интересно раньше всех узнать, что он там про первого насочинял!

«…Валерий Иванович Хицко (невысокий, лет сорока, в модных очках) встретил меня странной смущенпой улыбкой, крепким рукопожатием и неожиданным вопросом:

— Да что ж ты раньше не заходил? Мои говорят: нового директора в Яшкине утверждать намерены. А ты не идешь. А я тебя все жду. Жду…

Сели. Между нами стол. Я про себя: к тебе не заходят, к тебе по вызову идут, — никак забыл? И директор школы — это уровень не твой, а третьего.

— Ну? — Еще более смущенная улыбка, того и гляди покраснеет. — Рассказывай.

Я и рассказал ему все. И про мост. И про плотину. И про магазин, в котором лишь хлеб и водка. И про бурьян, до неба вымахавший. Начал о Прохожеве — Хицко поморщился:

— Он у нас у всех вот где! — И показал. (Только непонятно: то ли он у них в горле сидит, то ли уже взял за горло.) — Я тебя прошу. Мы с ним разберемся. Договорились?

— А магазин?

— Товары будут, подбросим. Жди.

— А лес для моста?

— К новому году должны три вагона подойти. Считай, ты первый на очереди. Потерпи.

Хицко посмотрел на меня сквозь квадратные очки. Понял, кажется. Усмехнулся. Я, говорит, и без тебя все знаю. Я, говорит, могу прямо сейчас позвонить и заставить силой Зарывалина выделить тебе лес. Но я помню, что у него три фермы раскрыты. И в детском саду, в Покровском, он затеял ремонт. Не спеши. Вот закончит — даст и тебе из остатков что-нибудь…

Хицко снял очки и стал ловко крутить их тонкими пальцами. Ты, говорит, если хорошенько подумаешь, то и сам поймешь: я не господь Бог. А если, говорит, ты господь, то тогда давай садись на мое место и командуй. Я ему: а можно? Он: пожалуйста, пожалуйста! И смеется. Тут звонок — Хицко за трубку, пальцем в клавишу и… Хотел, кажется, встать. Однако при мне удержался. Но галстук поправил. Есть, говорит, Иван Никитич. Так точно, Иван Никитич. Только вот с чем… Да? Но с чем мы останемся? Выгребать все? Кому помогать? Покрячинскому? Так ведь, Иван Ники… Так ведь это они не сдали. Мыто за все отчитались! Зачем нас-то обдирать?.. Как я разговариваю? Да никак я уже не разговариваю. Слов у меня нет… Тут Хицко все-таки встал и показал мне раздраженно рукой на дверь. Шевельнул двумя пальцами: значит, подожди пару минут в приемной.

Честно говоря, я хотел тут же и уйти. Но только за дверь, слышу: опять вызывает. Захожу. Хицко сидит весь белый. Только глаз не видать, опять за очками спрятался. Ты вот что, молодой человек, говорит он уже сухо. Вместо того чтобы топтать пороги и клянчить, расшевелил, поднял бы народ… В начале века, тычет он нервно в какие-то бумажки пальцем, в твоем Яншине мужики собирались на помочи, рыли колодцы, чистили реку, избы ставили. Обществом, обществом — понимаешь?! — строили плотину, мельницу, водокачку, церковь. А сейчас почему твои яшкинцы повисли камнем на шее у государства?..

Только я ему хотел ответить, почему, но с него, видимо, уже схлынуло. И я догадался: ничего-то ему объяснять не надо. Он и сам все прекрасно понимает…

— Я понимаю, — и действительно признал он. — Но хоть попробовать? Попытаться-то стоит?!

И сказал, вроде даже попросил:

— Вот ты какой молодой. А ведь на тебе там вся Советская власть и держится. Встряхни село как следует. А?

Я торжественно обещал расшевелить народ и встряхнуть село как следует. И не выдержал, кивнул на телефон с клавишами:

— Извините, Валерий Иванович… А нельзя было отказаться?

— Нет, — сказал Валерий Иванович резко. — Нельзя. А если бы, как ты неудачно выразился, отказался… — он засмеялся невесело, — то присланный вместо меня товарищ выгреб вообще бы все. Подчистую. Ясно?

— Ясно, — сказал я. — Теперь мне все-все ясно. Я свободен?

— Свободен, — сказал Хицко, вставая. И крикнул мне в спину. — Иди! Пробуй! А если какие проблемы, забегай. Порешаем!..

Вечером я стал сражаться с бурьяном. На этот раз никого не звал. Оставил после уроков своих мальчишек (а их всего-то у меня в школе трое, не считая малышей). Наточили топоры. Направили как сумели косы. Часа три рубали бурьян (он выше меня в два раза, стебли толщиной в мужскую руку), вылезли все в репьях, как черти, — нет, и сотой части не одолели. Вокруг, куда взгляд ни кинь, необоримые чащи. Словно плантации сахарного тростника. Сейчас бы в руку каждому яшкинцу по мачете, и кинуться бы, очертя голову, в заросли с кличем: «Все, как один, на сафру!»

И тут меня осенило: сафра — не сафра, а Витя Дариков может и без репетиции такого мачетере изобразить! Сказано — сделано. Часов до двух ночи ревела посреди Яшкина сафра, кукурузоуборочный комбайн выделывал нетвердые петли, и Витя валял, как богатырь Пересвет, полчища врагов направо и налево.