Семь цветов страсти

С шестимесячного возраста я рос на руках Анны Владимировны, помешанной на желании воплотить в тщедушном, болезненном внуке все нереализованные мечты нашей загубленной генеалогической ветви: вырастить достойного человека и выдающегося музыканта… Видишь, какой груз я тяну с самого рождения — ну просто обречен стать великим… Ан нет, Дикси! Это, наверно, у вас можно позволить себе роскошь остаться честным и «сделать карьеру». Я бредил музыкой, но стал «диссидентом». Просто иного выбора у меня не было… Мы выпустили самодельную газету, в которой выражали протест по поводу цензуры и «железного занавеса». Ох и поднялся же шум! Я вылетел как миленький из святилища музыкального искусства и таскал клеймо «инакомыслящего врага народа» еще очень долго — до седых кудрей. Да ладно, все в прошлом. Теперь я хожу в гражданских героях и признан как музыкант… Только об этом после… Ладно? — Он поморщился, как от зубной боли.

— А почему мы никогда не знали друг о друге?

— Я-то слышал от бабушки много разных историй про тетю Клаву, в основном о ее фантастическом замужестве. Только это было для меня как-то очень далеко — в другой жизни. Как и живущая в Париже тетя Сесиль, порвавшая родственные связи с семейством из-за погибшего дяди Алексея, брошенного женой в революционной России, а также двоюродного брата Семена, оказавшегося врагом народа в той же стране… Да как они могли разобраться во всем этом!.. Дети баронов Штоффенов погибают от рук фашистов, а коммунист Семен Петрович Бережковский — гитлеровский шпион… Я ведь и фамилию ношу бабушкину — Артемьев. Вроде отрекся от родителей. В шестимесячном возрасте…

— Боже, как же у вас тут все сложно!.. Сплошные исторические аномалии… А ведь не случись этих передряг, возможно, мы бы с тобой, дорогой «дядюшка», играли бы на семейных праздниках в прятки или дрались из-за рождественских подарков!

— Э, нет! Предупреждаю: я всегда оберегал бы и защищал тебя. Просто потому, что старше и всю детскую жизнь был влюблен в Мальвину. Это кукла с голубыми волосами из очень популярной у нас сказки. Я ее представлял и даже рисовал — огромные голубые глаза, а рядом себя — с длинным носом. Буратино… Ты ведь была в детстве куклой, Дикси?

— Да. Конфетным ребенком, как у нас говорят. И теперь понимаю, почему в пику моему отцу бабушка иногда звала меня Дашей. Ей хотелось зацепиться за что-то русское. И она предлагала совсем иное имя, когда я родилась.

— Дарья. Действительно красивое имя, и тебе подходит. Как, впрочем, наверно, и с десяток других. — Майкл посмотрел на меня внимательно, словно прикидывая новые имена.

— Только сейчас я мечтаю совсем о другом… — Я загадочно улыбнулась, значительно посмотрев ему в глаза (как учил Сол), и даже положила руку на плечо, которое вздрогнуло и тут же отстранилось от меня, как от ожога.

— Майкл, у тебя не остались еще крекеры и шпроты? В самолете у меня не было аппетита. Волновалась перед встречей с российской столицей и теперь умираю от голода.

— Не каждый день шпроты, голубушка. Это деликатес. Вот, кажется, «горбуша в собственном соку» и полбуханки бородинского хлеба. Почти не заплесневел. — Он принес из кухни баночку консервов и кусок очень темного хлеба с зеленоватыми пятнами по углам.

— Выглядит невероятно аппетитно, — сказала я, пожалев о своей просьбе.

— У вас же обожают сыр «Рокфор» и «Камамбер». И у нас тоже любят. И хлеб по тому же рецепту.

Хлеб оказался действительно вкусным, а кофе Майкл сварил отличный, подав к нему полную вазочку варенья.

— Доедай, пока я соберу все необходимое. — Он удалился в соседние апартаменты.

Я грустно, с ощущением неловкости рассматривала комнату: бумажные обои в крупных букетах, хрустальные вазочки в серванте, подсвечник, сделанный из деревянного корня. Мирно тикали круглые часы на полке, прижавшись к каталогу выставки «Москва — Париж», по бежевому вытертому паласу деловито проследовали от двери к роялю два разномастных таракана — черный и рыжий. Нотные альбомы растрепаны, а корешки книг, составлявших собрания сочинений, основательно захватаны. Их не берегли — ими пользовались, обогащая свой внутренний мир.

Вот здесь они живут, любят друг друга, рожают детей, принимают гостей, празднуют. Сюда он спешит после своих концертов и называет это место «домом», скучая о нем на чужбине…

— Ну что, в путь? Тебе ничего не надо достать из вещей? Чемоданы остались в багажнике. В гостиницу заедем на обратном пути. — Майкл щеголял все в тех же джинсах и прихватил купленную в Вене спортивную сумку.

— Ого! Ты что, собираешься расплачиваться наличными с кладбищенской администрацией? — покосилась я на разбухшую сумку.

— Не проведешь. Я знаю, что чек, оставленный Клавдией на оплату содержания могил, у тебя. Меня заверили, что сумеют обналичить его через Госбанк.