Семь цветов страсти

— Святую Марию Магдалину латышского производства. — Дикси с улыбкой поправила венок на голове подруги. — А хлопотать по хозяйству здесь не надо даже святой Марии или опытнейшему дизайнеру с незаурядным вкусом. Для этого у меня есть слуги.

В кабинете хлопотал у стола смущенный Рудольф.

— Хозяйка должна извинить меня — я не смог предугадать ваш визит.

— Мне следовало предупредить вас, Рудольф. Но эта поездка не была запланирована. Мы навестили замок проездом.

— Я могу предложить вам лишь вино, оставшееся в погребах от коллекции нашего хозяина, старого барона фон Штоффена. Отец моего последнего хозяина был большим знатоком, известным во всей империи… — Старик показал стоящие на маленьком столике темные бутыли. — Там на этикетках указаны марка и урожай.

— Спасибо, Рудольф, как раз очень кстати. И можете идти отдыхать. Вы не понадобитесь нам сегодня… Да, завтра, думаю, не позже десяти соберите прислугу в гостиной. Мы вместе решим кое-какие проблемы.

Откланявшись, дворецкий удалился — и вовремя. На пороге комнаты выросла костюмированная парочка. Рут, по-видимому, изображала Саломею, окутавшись найденными в спальне покрывалами. Чак не обременил свою фантазию, набросив поверх туники из простыни ожерелье кувшинок. Очевидно, художница все же помогла ему, заставив отказаться от затертых джинсов.

Второй раз за этот день Дикси почувствовала что-то вроде укола ревности. Когда покидала вечерний берег, преодолевая желание сбросить свой сарафан и превратиться в водяную нимфу, и теперь, ощутив неуместность специально прихваченного для суаре нарядного платья. Она словно превратилась в наставницу, опекающую шаловливых детей, или сластолюбивую сводню, подглядывающую за веселящимися любовниками. Верно — платье определяет стиль поведения. Дикси колебалась между тем, чтобы демонстративно сбросить на ковер свой алый креп, перешагнув через него в другое настроение, либо заявить тоном вполне терпимой к вольностям аристократки: «Прошу всех за стол. Вы чудно выглядите, друзья». Так она и поступила.

— Мое платье совсем мокрое, а я ничегошеньки не прихватила, — объяснила Рут голосом капризного дитя. — Прошу простить мою вольность и этот маскарад.

— А я репетирую. Знаете, мне предложили роль Калигулы, — вероятно, пошутил Чак.

Дикси объяснила друзьям про вино, и они увлеклись его дегустацией, откупоривая бутылку за бутылкой и сравнивая букет, в результате чего совершенно запутались и резко опьянели. Невинное на первый взгляд темное вино, значительно превосходившее любого из собравшихся по возрасту, здорово вскружило голову. Чак принес из автомобиля магнитофон и врубил свой любимый «Квин». Атласно-бархатную обитель размышлений ученого барона заполнил голос Меркури.

— Ну, тогда танец семи покрывал, — объявила «Саломея».

В колеблющемся свете замедленный стриптиз Рут выглядел впечатляюще. Стол отодвинули, освободив «сцену», по которой она металась в развевающихся тканях и струящихся волосах, а по стенам с уходящими к потолку рядами книг кружил хоровод обезумевших теней.

Чак подхватил Дикси за талию, посадил к себе на колени и протянул бокал.

— Выпьем за нас. Мне сегодня весь день не хватает тебя, маркиза.

Доказательство было абсолютно убедительным. Распахнув тунику, он стал поднимать подол ее платья… «Саломея» уже освободилась от шести покрывал, оставив одно — полупрозрачное, с которым играла, сладострастно обнажая тело. Близился момент кульминации. Дикси отбивала ритм ручкой серебряного ножа, а ладони Чака, подбрасывая ее на коленях, затевали совсем другой танец.

— Довольно! — Она резко поднялась, одернув юбку и оставив кавалера в полном замешательстве.

Музыка кончилась. Накинув покрывало, Рут недоуменно смотрела на непривычно серьезную хозяйку.

— Продолжайте веселиться, детки… Мне страшно хочется спать.

— Дикси, что за штучки? Мы отлично проведем время втроем! — направился к ней Чак, не пытаясь скрыть своей возбужденной наготы.

— У меня другие планы! — Дикси резко отвернулась от него и, все еще сжимая в руке нож, рванулась к безучастно глядящим со стен портретам. — Вы мерзкие соглядатаи! Я знаю, вы здесь… И презираю вас! — В пламени свечей ее глаза искрились сумасшедшей ненавистью.

Рут прижималась к остолбеневшему Чаку, пока Дикси как фурия металась по кабинету, заглядывая за шкафы и портьеры.

— Вы еще не поняли, что такое настоящая гнусность? — шептала она в пустоту с жаром свихнувшейся леди Макбет. — Нет, это не то, чем занимались здесь мы!

Она выскочила на балкон и завопила над темным парком:

— Гнусность — это ваши воровские, лезущие в душу глаза!

…Дрожащую и хохочущую Дикси увели в спальню и уложили, заботливо раздев.

— Ну что с тобой, милая? — Рут присела на кровать и взяла ее за руку. — Я ведь только думала подыграть. У меня нет никаких видов на Чака. Если хочешь, я сейчас же уеду.

— Ты еще скажи, что страшно мучилась, помогая мне. — Дикси отвернулась к стене и сжала ладонь подруги. — Глупости, дело совсем не в этом. У меня свои проблемы.

— Поклянись!

— Правда, правда, дорогая. Клянусь. — Дикси улыбнулась ей. — Иди, согревай свою рыбью кровь.