Прежде чем мы, наконец, добрались до дальнего берега, земля внезапно стала чистой, как глиняное дно, где стоял глубокий коричневый пруд восьмидесяти ярдов длиной и около пятидесяти ярдов шириной. Эта вода текла от Абу Зерейбат, нашей цели. Мы прошли на несколько ярдов дальше, через последний кустарник, и достигли открытого северного берега, где Фейсал наметил место для лагеря. Это была огромная равнина из песка и кремня, идущая к самому подножию Раала, где могли уместиться все армии Аравии. И вот мы остановили своих верблюдов, и рабы разгрузили их, и поставили палатки, пока мы сходили присмотреть за мулами, которые хотели пить после долгого дневного марша, и помчались вместе с пехотой к пруду, с удовольствием толкаясь и плескаясь в пресной воде. Изобилие топлива было еще одной отрадой, и в где бы ни был разбит лагерь, посреди каждого кружка друзей ревел огонь — как никогда желанный, потому что сырой вечерний туман поднимался на восемь футов над землей, и наши шерстяные покрывала задубели, и серебряные бусины на грубой ткани холодили тело.
Была черная ночь, безлунная, но ярко сияющая звездами над туманом. На небольшой насыпи рядом с нашими палатками мы собрались и наблюдали за колышущимся белым морем тумана. Из него поднимались вершины палаток и высокие шпили тающего дыма, который светился внизу, когда пламя в высоте лизало чистый воздух, как будто движимое шумом невидимой армии. Старый Ауда ибн Зувейд серьезно поправил меня, когда я поведал ему об этом, сказав: «Это не армия, это весь мир движется на Веджх». Я порадовался его настойчивости, так как она должна была подпитывать то самое чувство, из-за которого мы, создавая себе трудности, повели громоздкую толпу людей в такой трудный поход.
Этим вечером билли начали смущенно подходить к нам и приносить присягу, так как долина Хамд была их границей. Хамид эль Рифада подъехал среди них, с многочисленным обществом, чтобы отдать Фейсалу дань уважения. Он рассказал нам, что его двоюродный брат, Сулейман-паша, глава племени, был в Абу Айядже, в пятнадцати милях к северу от нас, отчаянно пытаясь, наконец, определиться, после того, как долгую жизнь колебался и поддерживал выгодное равновесие. Затем, без предупреждения и без парада, пришел шериф Насир из Медины. Фейсал поднялся, обнял его и подвел его к нам.
Насир произвел замечательное впечатление, во многом соответствующее тому, что мы слышали, и во многом — тому, чего мы от него ожидали. Он был первопроходцем, предвестником движения Фейсала, человеком, который произвел первый выстрел в Медине, и кому выпало произвести наш последний выстрел в Муслимие под Алеппо в тот день, когда Турция запросила перемирия, и с начала до конца о нем можно было сказать только хорошее.
Он был братом Шехада, эмира Медины. Их семья происходила от Хуссейна, младшего из детей Али, и они были единственными потомками Хуссейна, признаваемыми ашраф, а не саада[60]. Они были шиитами, с самых дней Кербелы, и в Хиджазе выше них по положению стояли только эмиры Мекки. Насир сам был человеком садов, чьим жребием была вынужденная война с самого отрочества. Ему было сейчас около двадцати семи. Его низкий, широкий лоб гармонировал с чувственными глазами, в то время как слабый, приятный рот и маленький подбородок были ясно видны сквозь стриженую бороду.
Он был в этих местах два месяца, включая Веджх, и принес последние новости — что аванпост турецкого верблюжьего корпуса на нашем пути отошел этим утром к главной оборонительной позиции.
Мы заснули поздно на следующий день, чтобы подкрепить себя после дополнительных часов разговора. Фейсал вынес большую часть этой беседы на собственных плечах. Насир помогал ему, как второй в командовании, а братья Бейдави сидели рядом в качестве поддержки. День был ясным и теплым, и обещал вскоре стать жарким, мы с Ньюкомбом бродили вокруг, глядя на водопой, на людей и на постоянный наплыв новых прибывающих. Когда солнце было высоко, крупное облако пыли с востока возвестило об еще большем отряде, и мы пошли назад в палатки, чтобы увидеть, как въезжает Мирзук эль Тихейми, остролицый, похожий на мышь распорядитель Фейсала. Он вел своих товарищей по клану племени джухейна перед эмиром легким галопом, чтобы покрасоваться. Они заставили нас наглотаться пыли, так как дюжина шейхов, его авангард, с большим красным флагом и большим белым флагом, выхватили мечи и стали носиться кругами вокруг наших палаток. Мы не были способны восхититься ни их ездой, ни их лошадьми; видимо, потому, что они нам мешали.