Читаем Семь столпов мудрости полностью

Мы оставили их следовать за нами в темноте, и, поскольку ни у одного из них не было проводника, я выделил им Авада. Мы должны были встретиться у палаток Ауды. Затем мы двинулись вперед по мелким долинам и перекрестным хребтам, пока солнце не село за последний высокий берег, с вершины которого мы видели квадратную коробку станции в Гадир эль Хадж, неестественно высившуюся над равниной, во многих милях отсюда. За нами в долине были кусты, так что мы объявили привал и разожгли костры для ужина. Этим вечером Хассан Шах изобрел приятное новшество (позже ставшее традицией), предложив свой индийский чай, чтобы разнообразить наш рацион. Мы были слишком голодными и слишком благодарными, чтобы отказаться, и без зазрения совести извели весь его чай и сахар, до тех пор, пока ему не прислали с базы свежий провиант.

Ллойд и я наметили для нашей цели пересечь рельсы прямо под Шедией. Когда загорелись звезды, мы приняли решение, что будем идти на Орион. И вот мы выступили, и час за часом шли на Орион, и ближе он от этого не становился, и от нас до Ориона ничего не происходило. Мы вышли из-под укрытия хребтов на равнину, бесконечную, однообразную, разлинованную мелкими руслами вади, с низкими, ровными, прямыми берегами, которые в молочно-белом свете звезд все время казались земляными укреплениями искомой железной дороги. Под ногами была твердая земля, и холодный воздух пустыни на наших лицах заставлял верблюдов свободно покачиваться.

Мы с Ллойдом вышли вперед, чтобы разведать путь и не затронуть главные силы, если случайно натолкнемся на турецкий блокгауз или ночной патруль. Наши прекрасные верблюды, мало объезженные, шли слишком длинным шагом, и так, сами того не зная, мы все больше и больше обгоняли нагруженных индийцев. Джемадар Хассан Шах послал вперед человека, чтобы не терять нас из вида, а затем другого, а за ним — третьего, пока его отряд не стал натянутой струной, связывающей колонну. После этого он послал срочную просьбу идти медленнее, но послание, когда достигло нас по цепочке, пройдя через три языка, было невразумительным.

Мы остановились и при этом обнаружили, что тихая ночь полна звуков, а аромат увядающей травы изливается и наполняет воздух вокруг нас, приносимый с затихающим ветром. Затем мы пошли вперед медленнее, казалось, целыми часами, и равнина была все так же перегорожена обманчивыми дамбами, которые без нужды напрягали наше внимание. Мы поняли, что звезды поднимаются выше, и мы уклоняемся от верного пути. Где-то у Ллойда был компас. Мы остановились и стали рыться в его седельных сумках. Подъехал Торн и нашел его. Мы стояли вокруг, прикидывая курс по его светящейся стрелке, и сменили Орион на более благоприятную нам Полярную звезду. И снова вперед, без остановки, пока мы не взобрались на более высокий берег. Ллойд со вздохом натянул поводья и указал прямо. Прямо на горизонте нашего пути были два куба чернее, чем небо, и рядом — остроконечная крыша. Мы держали путь прямо на станцию Шедия, почти приблизившись к ней.

Мы взяли вправо и поспешно поскакали галопом через открытое пространство, немного волнуясь, как бы оставшийся караван, вытянувшийся позади нас, не упустил резкой смены направления; но все обошлось, и несколько минут спустя в следующей лощине мы обменивались возбужденными репликами на английском и турецком, арабском и урду. Сзади слабо послышался прерывистый лай собак в турецком лагере.

Теперь мы знали, где мы, и сменили направление, чтобы избежать первого блокгауза под Шедией. Мы вели уверенно, ожидая, что вскорости перейдем пути. Но время снова тянулось, и ничего не появлялось. Была полночь, мы шли уже шесть часов, и Ллойд с горечью сказал, что так мы к утру дойдем до Багдада. Здесь рельсов быть не могло. Торн увидел ряд деревьев, и ему показалось, что они движутся; щелкнули затворы наших винтовок, но это были только деревья.

Мы забросили всякую надежду и ехали беспечно, качаясь в седле и позволяя слипаться нашим усталым глазам. Моя Рима внезапно вышла из себя. С пронзительным криком она метнулась в сторону, чуть не выбросив меня из седла, дико промчалась через два берега и канаву и бросилась плашмя в пыль. Я стукнул ее по голове, и она поднялась и пошла вперед нервной рысью. Снова индийцы далеко отстали от нас, торопливых, но через час последний на сегодня берег замаячил перед нами, отличаясь от других. Он стал прямым в очертаниях, и по его длине темнели заплаты, которые могли быть устьями кульвертов в тени. Мы пришпорили себя, чтобы проявить новый интерес, и быстро, тихо двинули наших животных вперед. Когда мы были ближе, показался забор острых пиков на краю берега. Это были телеграфные столбы. Какая-то белоголовая фигура задержала нас на минуту, но она не пошевелилась, и мы решили, что это километровый столб.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии