Семь стихий

- Да разве дело в расчетах? Все основано на допущениях, на смелых гипотезах. Если фотоны будут отражаться... если пучок частиц достигнет Солнца... если магнитная буря не собьет их с пути... если... Да что говорить! Было время, когда никто не взялся бы за это. Когда-то действовали почти наверняка. А это роскошь - зондировать Солнце лучками высоких энергий. Мы можем себе это позволить, потому что знаем: что-то получится, что-то прояснится. Не одно, так другое. Какие-то результаты будут. Поговорите еще раз с Ольминым. Только откровенно. Неужели он уверен на все сто, что можно наверняка изменять направление солнечных лучей, стягивать их к Земле? Да не может этого быть! Он же ученый. Думаю, у него уже готовы не один и не два варианта эксперимента. Это пока опытная установка. Реактор. Построят - запустят, тогда станет ясно, как с ней работать.

- Да уж запустят, - протянул Никитин и, обратившись ко мне, вдруг спросил: - А что же с тем делом, с той историей, о которой мы говорили?

Я понял: он вспомнил об Аире.

- А как об этом рассказать! - ответил я. - Попробуй, может быть, у тебя получится.

Он озадаченно посмотрел на меня, помолчал, потом добродушно улыбнулся.

- Жаль! - кокетливо воскликнула девушка в соломенно-желтом платье. Мне непонятно то, о чем вы говорите.

- Какой-то скользкий невразумительный разговор, - добавила другая и поежилась от вечерней прохлады.

- Скользкий? - переспросил Никитин.

- Скользкий, - сказала девушка.

- А вам бы хотелось знать до конца... то, что знать пока не дано. Изучить под микроскопом. Пинцетиком потрогать. - Никитин широко улыбнулся. - И меня тоже. Как инфузорию или моллюска.

- Ты усматриваешь в этом желании что-то противоестественное?

- Не усматриваю. Пытаюсь понять мотивы.

- Мотивы? Вот они: скучно - это раз. Домой пора - это два.

- Домой! - громко сказал Розов.

А мой двойник стал читать стихи:

Зашумела синева на склонах,

Золотыми лучами светится,

Вдаль - молодое, зеленое,

Несись, мое сердце, мой ветер!

Мы пошли к элю. Его алые от солнца бока были приятно теплыми, чуть шершавыми от дождей, градин, ветра, невзгод, почти незнаемых нами, людьми. Он раздвинул свои легкие, невесомые дверцы, подал нам трап, как будто был живым существом. И движения эти были такими мягкими, ритмичными, такими почти музыкальными, что я подумал: может быть, где-то там, среди тонких электронных слоев памяти, под никелем и пластиком конструкторы умудрились спрятать маленькое сердце.

Мы взлетели к алым небесам. Нас провожало солнце. Сосны на песчаных косах, где между длинных теней светились цветы.

Снова я услышал стихи; они казались знакомыми...

Скользнула птица черной тенью

В квадрате солнечном окна.

И что же? Вновь простор весенний

И небо, где не видишь дна!

А всходы! Зелень! По равнинам

Потоп травы, листвы разлив.

Родная, далеко идти нам

В напев берез и шепот ив.

Я знал эти строки. Губы шептали знакомые слова - на них щемяще отзывалось сердце:

А путь все длится, жизнь все длится.

Полжизни пронеслось, как день,

Как миг... Промчалась с граем птица,

И по окну скользнула тень.

ГАРМОНИСТ. НЕЗНАКОМКА ИЗ ДЕТСТВА

В моих руках книга, удивительная книга: можно читать слова и строки, можно видеть и слышать все, что хотел передать автор; привычка к чудесам все же мешает мне осознать всю необыкновенность происходящего; воображаемый мир становится реальностью, стоит только нажать маленькую клавишу, спрятанную в переплете... Шумели тополя под окном. К дождю, гадал я, или к погоде? Руки и плечи были приятно теплыми от загара. А на улице необыкновенно свежо.